Народ настороженно ждал.
Агроном обозрел учинённый им разгром и виновато пожал плечами:
— Иван Петрович, честное слово… Из зарплаты вычти, а?
Князь тяжело зашёл в кабинет:
— Толя, точно ты?
— Вроде я… — агроном развёл руками.
— Да он, он! — ответила успевшая просканировать оборотня я, — Богинь видел?
Анатолий Степанович впился в меня таким взглядом, какой бывает у людей, пытающихся припомнить сон… — вспомнил!
— Видел! Петрович, я видел их! Двух! — глаза новообращённого оборотня засияли, — Эти дамы! Они прекрасны!
Наш барон, в своей броне казавшийся огромным, положил руку на плечо исцелённому мужику:
— Ну что, Степаныч? Слава богам?
— Слава богам! — ответил тот и заплакал нормальными, человеческими слезами.
И тут уж люди полезли обниматься, и поздравлять, и, по ходу, потрогать — настоящий ли? Чудики, короче.
Мы с князем, премьером и безопасником стояли позади большого княжьего стола, отделённые от толпы нашими и княжескими охранниками, и слушали рассказ про предшественника Светлицына. Основная мысль была: Витька — нормальный мужик… был. И вот бы классно было хоть чутка ему помочь!
— Ну что, поехали тогда?.. Что? Четыре командира не могут отдать приказ «освободить помещение»?
Ой, бля, лучше б я не нарывалась… Как они гаркнули! Толпу как волной смыло.
Зато поехали быстро!
ВИТЬКА
И ведь всё тот же длинный день, 11 декабря
Кельда
Город был непривычно тихий, припухший, что ли. Я покосилась на князя, но подробности выспрашивать не стала — вдруг он не хочет сор из избы выносить? Дом у Рябцовых был хороший. Но именно что дом, с хоромами Светлицыных не сравнить. Я по своей привычке тут же высказала эту мыслю вслух, вызвав странное переглядывание между руководящим составом Восточного княжества. Да и хер с ним.
Внутри было… как у пенсионеров — чисто, скромно. Жили тут исключительно на пенсию да на приварок с частного подворья — картошечка, яички — что может женщина своими силами обеспечить. Она, конечно, не жаловалась. Тянулась изо всех сил. Время от времени бывшие сослуживцы мужа наезжали, что-то помогали, конечно. Но по большей части — сама, изо дня в день, пятнадцать лет ворочала лежачего немого инвалида. Памятник ей надо поставить, блин.
Ну что, пора рукава засучивать?
— Лера, можно вас на минуту? Где можно присесть? Я тут сегодня не как официальное лицо, а как доктор. Дайте вашу руку…
Женщине достаточно было убрать переутомление и нервное истощение. С мужем пришлось повозиться чуть дольше.
Владимир Олегович, переоблачившийся из полного доспеха в чёрный поддоспешник (парадный, если можно так сказать, поддоспешник, выполненный под вид камзола), отпустил половину охраны, двоим оставшимся велел ждать во дворе, а сам выступал в роли моей ходячей безопасности, флегматично попивая чай и просматривая местную газетку.
Княжеские переживали. Первым не выдержал Фёдор Кузьмич:
— Ну, что? Сможете что-нибудь сделать?
Я вздохнула и отпустила руку Виктора.
— Здесь, пожалуй, больше уже ничего… — пациент у меня, конечно был — кожа да кости; немудрено, если через раз есть отказываться, — Признайтесь, Виктор: это такой хитрый план был — с голоду помереть, да?
Он сердито поджал губы. А ведь лежит он только потому, что даже и мысли не имел такой, что можно раз — и выздороветь. Исцелиться.
— Вставайте, Витенька, ваша очередь за супругой ухаживать. И можно уже начать разговаривать, я разрешаю. Ну!
Пальцы неверяще попытались ощупать постель, мужик поднял руки к лицу… Ну же! Одеяло решительно полетело в сторону!
— Лера! — голос прозвучал хрипло, но он же был!
Его жена, опирающаяся на спинку стула, вдруг поехала в сторону, но была подхвачена князем.
— Витя, господи, Витенька!
Много надо человеку, чтоб счастливым быть? Вот, мужик пролежал пятнадцать лет — просто по комнате пройти за счастье! Супруги плакали и обнимались. Мужики деликатно смотрели в стороны. Сколько подобных сцен передо мной разыгралось за прошедшие годы! А сколько ещё будет, боги мои!
— Мои предписания: нормальное питание, режим дня, с супружеским долгом на первое время не переусердствовать, в течение месяца — только умеренные физические нагрузки. И умственные! — я строго посмотрела на князя, — Чтоб мужик от радости не надорвался.