Он отвернулся, не желая слушать:
— Тебе не надо больше приходить сюда. Красивая девушка ведет плохую жизнь.
— Это говоришь ты? — вспыхнув, Анжела заговорила слишком быстро и сложно. — Я видела, эти белые розы вчера на сцене ты подарил Решетовой! У тебя побывали все красивые девчонки!
— Я — мужчина. Ты — женщина. Моя женщина не должна быть шлюхой, — отчетливо выговорил он и посмотрел на нее с уничижительной насмешкой на пухлых губах. Не сдержав хлынувшие слезы, она выскочила из комнаты, едва не сбив пришедшего к Али американца. В рощице за особняком было сумрачно и прохладно. Анжела нашла в металлической сетке ограды известный не многим здесь лаз и выбралась на свободу — цепкие колючие плети ежевики цеплялись за длинную юбку пестрого сарафана, царапали плечи. Внизу, под каменистым обрывом, синело море. Море! Оно не изменит и не предаст, оно поможет отомстить всем.
На диком пляже она сбросила одежду и с камня нырнула в воду. Море, с детства любимое, ласковое, доброе, обняло ее… Анжела сорвала с шеи и отдала воде подаренный Али изумруд. Она твердо решила утонуть. Заплыла далеко-далеко и вернулась на берег, слегка залечив обиду и ненависть. Нет — утопиться она не сможет. Надо жить. Но как жалко себя — такую маленькую, наивную, всеми обманутую… Как хорошо, что можно громко плакать и жаловаться прильнувшему к ее ногам, совершенно пустынному в этот час морю. Анжела и не заметила, что жалуется уже не шуршащим по гальке волнам, а обнимающему ее мужчине. Милый американец, он так внимательно слушал ее и так хотел успокоить.
— Вы не понимаете меня, у нас другая страна, другая музыка, другие законы… Я только хочу быть счастливой — петь, что мне нравится, много работать и зарабатывать деньги. Хочу ездить в своей машине, иметь большую квартиру, как здесь у начальников. Хочу, чтобы меня любили… Муж, дети… Вы понимаете — любили по-настоящему! — всхлипывая, быстро бормотала она. — А так не могу, не могу больше жить!
— О, ес, ес… — шептал американец, быстро и нежно целуя ее соленую кожу, мокрые, пахнущие морем волосы… Он был таким нежным. А потом сказал: — Тебе лучше, беби? Запомни: если хочется умереть, надо попробовать вначале немного секса. Если секс не получается — тогда умирай! — сказал он серьезно и расхохотался. Рассмеялась и Анжела. А вечером, встретившись в ресторане «Аул», он едва заметно подмигнул Анжеле и, кивнув на Паламарчука, шепнул: — Помощь нужна?
— Нет. Все хорошо, спасибо, Арчи…
И больше ничего!
Паламарчук был странным — шептал о миллионах и о том, что увезет ее в Америку! И не зря же он притащил в ресторан и передал ей в самый опасный момент какие-то важные документы! Это Анжела поняла уже позже. А на первых допросах молчала от страха и непонимания случившегося. Так неожиданно завертелся весь этот ужас — беседы со следователем, свидетельские показания… Про документы и про связь с партийным руководителем ее никто не спрашивал. А если бы спросили? Может, и рассказала бы все, как было, по первому следу. Потом — вряд ли.
На следующий день после случившегося, проведя несколько часов в милиции, где беседовала с прибывшим из Краснодара важным следователем, Анжела допоздна сидела у подруги — возвращаться домой, выслушивать допросы матери и Сашки совсем не хотелось. Они даже немного выпили и попели. Анжелу тянуло на цыганщину: только и твердила, роняя слезы: «И улыбался, и слезы лил он. Бедному сердцу так говорил он… Но… не любил он, нет, не любил он». В темном переулке возле дома Анжелу подкараулила плотная, пышно причесанная, одетая в траур женщина, затащила в заросший смородинными кустами угол детской площадки и прошипела:
— Я знаю все про тебя и Роберта. Не вздумай никому вякнуть о вашей «дружбе». А если вздумаешь ребеночка какого-нибудь на счет Роберта списать — прибью. Клянусь, я испорчу тебе жизнь, шлюха! — Вдова Паламарчука отвесила Анжеле звучную пощечину и удалилась в темноту. Неподалеку хлопнула дверца отъезжающего автомобиля. Анжела присела на край песочницы, прижав ладонь к горящей щеке.
— Поделом тебе, Анжелка. — Над ней возвышался Антон Евсеевич в домашних трениках и вьетнамках. Вокруг хозяина юлила, завернув хвост бубликом, рыжая дворняга Лиска. Великолепный Нептун исполнял свои домашние обязанности и совсем не напоминал американского киногероя.
— Вы видели ее, дядя Антон?