Тут Сергей Алексеевич покраснел от стыда, понимая, что старец прочёл его мысли о «старикашке». От изумления он даже забыл задать свой вопрос и уже не помнил о нём. Впрочем, беседа закончилась мирно:
— Небось, устали с дороги, а я вам про потоп, — сказал батюшка и предложил Сергею Алексеевичу прилечь на диване.
Усталый врач мгновенно уснул, а к концу ночи его разбудили — пора уезжать. Старец благословил Сергея Алексеевича в дорогу и, просияв по-детски чистой улыбкой, ответил на так и не заданный вопрос: «Врач-пракгик, врач-пракгик».
Это было больше, чем ответ на вопрос, потому что специальность врача-практика облегчила пребывание владыки в заточении. В 1931 году его арестовали в группе маросеевских прихожан и приговорили к трём годам заключения. Из Бутырской тюрьмы врача Никитина привезли в лагерь на Северном Урале и там назначили лагерным фельдшером. Теперь доктор проводил медосмотры заключённых и при тяжёлых заболеваниях рекомендовал назначить на лёгкие работы. Сергей Алексеевич старался облегчить участь заключённых, но в первые месяцы, рассказывала Елена Владимировна, ему пришлось нелегко. И здесь к рассказу Елены Владимировны добавлю фрагмент из воспоминаний покойного протоиерея Василия Евдокимова, дважды отбывавшего срок в лагерях:
— Самое тяжёлое в лагере, — рассказывал мне батюшка, — это тоска от одиночества среди неверующих людей. Но как найти единомышленников? Как опознать их, если все обриты наголо и в одинаковых тюремных робах? И Сергей Алексеевич вымолил у Господа дар — распознавать Божьих людей. Был такой случай: в лагерь пригнали новый этап, и в колонне зэков был архиепископ Казанский, к сожалению, запамятовал его имя. И вот идёт он, оборванный, обритый, оболганный, и вдруг слышит шёпот Сергея Алексеевича: «Благословите, владыко». У владыки даже слёзы из глаз брызнули: «Я думал, что попал в ад, а слышу ангельский голос».
Вскоре, рассказывала Елена Владимировна, врача Сергея Никитина назначили заведующим туберкулёзным отделением в лагерной больнице, и ему дали отдельную комнату. В этой комнате хранились Святые Дары и Евангелие, а по ночам тайно совершались богослужения. Срок трёхлетнего заключения Сергея Алексеевича уже подходил к концу, когда на врача написали донос. Фельдшерица подслушала, как начальник лагеря докладывал кому-то, что на Никитина заведено новое дело — теперь трёхлетним сроком он не отделается, и дадут ему не меньше десяти лет. Сергей Алексеевич расстроился, а медсестра говорит ему: «Доктор, в наших краях живёт блаженная Матрёнушка. Попросите её помочь, она всем помогает». — «Да, но как из лагеря добраться до блаженной?» — «А вы покличьте её, — посоветовала медсестра, — она и услышит». В тот же день Сергей Алексеевич вышел на берег реки и трижды прокричал: «Матрёнушка, помоги! Я в беде!» А дальше было вот что: начальника лагеря перевели служить в другое место, следственное дело куда-то исчезло, и вскоре доктор вышел на волю.
Сразу после освобождения Сергей Алексеевич поехал к блаженной Матрёнушке. Кто она такая, Елена Владимировна не знала. Но данные из архива ФСБ позволяют утверждать — это блаженная Матрона Анемнясевская, канонизированная в 2000 году Архиерейским Поместным Собором. Вот что рассказывал Сергей Алексеевич о той поездке. Отыскал он указанную ему избу — дверь открыта, а в доме никого. «Проходите, владыко», — услышал он голос из глубины комнаты. Там в коробе лежала женщина-инвалид ростом с семилетнего ребёнка. Из-за болезни и побоев её развитие остановилось в детском возрасте. Присматривать за лежачей больной было некому, и на весь день девочку относили в церковь. Так определилось главное дело её жизни — молитва.
Есть и другая версия этого рассказа. «Проходи, Серёженька, проходи!» — сказала блаженная
Сергею Алексеевичу, сразу же назвав незнакомца по имени. Разночтения понятны, если учесть монашеское устроение великого пастыря, считавшего нескромным сообщать, что блаженная назвала его «владыкой». И это в ту пору, когда до хиротонии во епископа Можайского было ещё долгих двадцать шесть лет.