У моего Отечества израненное сердце, но оно бьётся, болит и живёт.
* * *
Годы гонений породили неизвестное у нас прежде явление — рынок икон и церковных ценностей из разорённых храмов и монастырей. Продают не домашние, а монастырские иконы и при этом даже не осознают, что торгуют не личными вещами, а святынями, принадлежащими Церкви.
Вот один разговор по этому поводу. Зазвала меня в гости учительница-пенсионерка, достала из шкафа икону Божией Матери «Споручница грешных» и спросила:
— Почём эту икону можно продать?
Икона была старинная, дивная и, угадывалось, шамординского письма.
— Это из Шамордино,—спрашиваю,—икона?
— Да, из Шамордино, из монастыря. Её ша- мординская монахиня Александра после разгрома монастыря сохранила. Образованная была — из дворянок, а когда из лагеря освободилась, то у нас в коровнике жила.
— Даже зимой?
— Но ведь не в избу её пускать! Она же лагерница была, враг народа. Наш парторг даже кричал, что гнать её надо взашей. А зачем выгонять, если она работящая? За горсть пшена хлев до блеска вычистит, огород вскопает, и вся скотина на ней. А после работы наша дворянка обязательно занималась с детьми. Чувствуете, какая у меня интеллигентная, чистая речь? Меня русскому языку дворянка учила.
— Как умерла мать Александра?
— Спокойно. Доходяга была, а умирала радостно. Перед смертью велела передать икону в церковь и сказать, чтобы отпели её.
— Мать Александру отпели?
— Отпели, не отпели — какая разница? Я формализма не признаю. Надо жить не напоказ, а по заповедям Божиим. И я по заповедям живу: не убей, не воруй, не суди.
И тут я расплакалась, горюя о монахине, батрачившей на новых хозяев жизни всего лишь за горсть пшена.
— Может, я что-то не так сказала, — смутилась моя собеседница, — но я, поверьте, уважаю Церковь и даже свечку поставила, когда свекровь умерла.
Вот так же и мы, ещё неверующая молодёжь, захаживали в церковь из любопытства и свечки ставили иногда. Душа всегда радовалась иконам и церкви. Но затмевала истину та мещанская спесь, что в горделивом превозношении полагает: мы, современные, образованные люди, разумеется, выше «отсталых» батюшек и каких-то там «тёмных» старух.
Пишу эти строки и вспоминаю, как Иван Бунин в «Окаянных днях» охарактеризовал духовное состояние общества перед катастрофой 1917 года: захаживали в церковь в основном по случаю похорон и на отпевании выходили покурить на паперть. Изучайте историю — она повторяется, и тернист путь из плена домой.
«Чтобы без России и без Латвий»
Однажды в гости к моим знакомым зашёл патриот того разлива, про который одна интеллигентная старушка говорит, что зарплату им следует получать в ЦРУ. И завёл патриот свои патриотические речи про то, что только мы, русские, — чистая голубая кровь, а за границей живут одни жидомасоны, ну а кавказцы и азиаты — это понятно кто. Хозяева дома были люди деликатные и, не желая обижать гостя, уклонились от спора, сказав, что да, конечно, мы — русские и любим своё Отечество, но вот с чистотой крови у них в семье сложновато, потому что один их предок-гусар женился на красавице цыганке и даже дрался из-за неё на дуэли, а ещё был прадедушка еврей, правда, наполовину немец.
Дети в это время играли в соседней комнате, но, ушки на макушке, прислушивались к разговору взрослых. Мало что поняли, но кое-что услышали, и старший братик Ванечка тут же начал дразнить младшую сестрёнку:
— Танька-цыганка! Танька-еврейка!
— А ты, ты, — обиделась Таня, — ты жидомасон!
— Я кто? — не понял Ваня.
— Жидомасон!
— А кто такой... ну, жидомасон?
— А такой, такой, что откусит тебе ногу, и всё!
— Как откусит? — испугался Ванечка. — Вместе с ботинком?
— Да, вместе с твоим грязным ботинком!
Устами младенцев, говорят, глаголет истина.
А истина заключается в том, что мы живём во времена сотворения самых невероятных мифов по национальному вопросу, и упомянутый здесь разговор детей — ещё не худший вариант.
Всех мифов не перечесть. Да и стоит ли их перечислять, если большинство мифов варьируют на разные лады два основных сюжета. Сюжет первый — есть некая безгрешная благородная нация, которой подлый сосед нехорошей национальности хочет откусить ногу вместе с ботинком. Впрочем, неважно, что хочет сосед, но нужен образ врага, и появляется миф.