— Да он же слепой! — вдруг ахнула Лейла.
— Что-о? — недоверчиво протянул Летард. — Болтаешь…
— Да нет же, точно! — почуяв, что его гнев начинает остывать, Лейла вся напряглась от желания убедить. — Вот, поглядите…
Она бесшумно отошла подальше в сторону и уже оттуда позвала:
— Певец! Эй, певец!
Юноша повернулся на зов — но сомнений быть не могло: он смотрел мимо Лейлы на добрых несколько локтей.
— Притворяется… — опять нахмурился Летард.
Он снова приблизил с факелом, и в тёмных глазах бродяги отразились два крошечных пляшущих огонька.
— Глаза-то ясные. Ни бельма, ничего.
— Давно ты ослеп? — вопросил молчавший до сих пор воевода.
— Очень.
— Как же ты ходишь без провожатого?
— А как ты, воевода, живёшь без крыльев? У кого никогда не было глаз, тому они не нужны.
Летард переглянулся с воеводой, точно спрашивая на что-то позволения. Воевода едва заметно кивнул.
— Ладно. Считай, что тебе поверили. Можешь остаться.
— Благодарствую.
— Ступай к костру.
Юноша послушно подошёл к огню и замер в ожидании позволения сесть.
— А вот ты и попался! — возликовал Летард. — Как же ты костёр отыскал, а?
Певец улыбнулся:
— Для этого глаз не надобно. Тепло от него, как из печки. И сучья трещат.
Летард выглядел уязвлённым.
— Добро. Садись.
Бродяга нашарил один из стоявших у огнища чурбаков, но не успел он присесть, как Летард точным пинком вышиб из-под него деревянный кругляш. Не ожидавший этого юноша брякнулся оземь. Лейла, не сдержавшись, охнула. Солдатня вокруг захохотала.
— Не реготать! — рявкнул Летард, и смех стих. Лейла до боли закусила костяшки пальцев, чтобы язык не побежал впереди ума: только жалобливой бабы тут сейчас не хватает.
— Вставай, — приказал бродяге Летард, протягивая ему пятерню. — Да вот она, рука-то!
— Зло ты пошутил, воеводин помощник, — заметил юноша, берясь за предложенную руку и с трудом поднимаясь с земли.
— Ну не серчай. Теперь вижу: не врёшь. Садись. Да садись, садись, не обижу больше!
Юноша сел.
— Куда б его, воевода?
— А что ты умеешь? — обратился воевода к гостю.
— Что прикажешь, то и умею.
— Ясно, — поморщился воевода. — Лейла!
Та метнулась вперёд молчаливой тенью.
— Принимай помощничка.
«Да какой же он помощник, воевода-батюшка?» — хотела воскликнуть Лейла. Это же надо, глупость такую удумать: слепого к кухне приставить! Не ровен час, он либо себя зарежет, либо вместо зайца в похлёбке сварится!
Лейла уже набрала воздуху в грудь, чтобы выпалить всё это единым духом — но посмотрела на непрошеного помощника и вдруг осеклась. Ох, лишенько, худой-то какой — того и гляди, косточки кожу прорвут. Видать, не шибко много ему за песни платили. А у неё лишний черпак похлёбки всегда найдётся.
— Благодарствую, воевода.
Юноша повернул голову на её голос. Под взглядом невидящих глаз Лейле стало не по себе.
— Ты Лейла, да?
Лейла кивнула, потом спохватилась и добавила:
— Да.
— Спасибо, что не гонишь. Не бойся: я сильнее, чем думаешь. Что скажешь — всё сделаю.
— Лейла!
Ох, лишенько! Да что же с воеводой сегодня такое: за вечер назвал её по имени больше раз, чем за всю последнюю луну.
— Да, воевода?
— Бери Андриса и Альвина. Скажешь — я велел. Женщину в шалаш, да устройте её поудобнее. И укройте потеплее.
Прямого воеводиного приказа ослушаться не посмел даже Альвин. Впавшую в забытье бедняжку уложили на мягкий лапник, под голову Лейла подсунула ей скатку из андрисова плаща, а коченеющие ноги укрыла своей вязаной шалью — та хоть уже и порядком поистрепалась, но грела хорошо. Ребёнка Лейла усадила поближе к огню, предложила ещё половинку лепёшки — девочка отрицательно качнула головой — и, проследив, чтобы на этот раз слепой певец уселся благополучно, наконец-то сама опустилась на землю и вытянула гудящие от усталости ноги. Альвин и Андрис сели чуть поодаль.
— Значит, нет у тебя имени? — окликнул юношу Андрис.
— Нет.
— Чудно. И сам ты чудной: говоришь не по-нашему, да и мелкий какой-то. Не бродяга — так, бродяжка. Тебя так не называли?
— Теперь вот назвали.
— Ну, значит, так отныне и будет. Эй, Бродяжка!
— Что?
— Что у тебя там, в мешке?
— Я же говорил — лютня.
— Покажи.
Бродяжка выпутался из заплечных лямок, бережно раскутал мешковину и нежно, как ребёнка, взял в руки ещё не виданный Лейлой инструмент. Лютня была из тёмного дерева, мягко мерцающего в свете костра, точно отполированного многочисленными прикосновениями любящих рук. Формой она напоминала срезанную половинку яйца или луковицы. Струн было не так уж много — но больше, чем Лейла могла сосчитать.
— Как же ты на ней играешь, если ты слепой?
— Я слепой, а пальцы зрячие.
— А если ты упадёшь, она кокнется?
Бродяжка не удостоил это ответом и вновь завернул лютню в мешковину. Воспользовавшись паузой, Лейла подсела к нему и сунула в руки миску с похлёбкой.
— Ещё тёплая, — ободряюще шепнула она. — Ты бы поел?
— Ложку мимо рта не пронеси! — заржал Альвин и так хлопнул Бродяжку по спине, что тот и впрямь пролил на себя немного похлёбки.
— Кончайте, а? — потребовала Лейла. Голос дрожал от обиды за Бродяжку, молча соскребавшего с рубахи варёную сныть.
Андрис с Альвином переглянулись — и заржали ещё громче.
— Э, да к нему теперь не подступиться!
— У него защитница нашлась!
— А сурова-то как — всех зайцев вокруг распугала!
— Воеводе скажу, — пригрозила Лейла. Слова сорвались с языка раньше, чем она успела подумать, что говорит.
Брат с Альвином тут же захлопнулись — со стуком, как крышка погреба, и растворились в темноте. Лейла подвинулась к Бродяжке поближе.
— Не слушай ты их, — посоветовала она. — Знай себе ешь. Тут ещё лепёшки остались — хочешь?
— Добрая ты.
— Скажешь тоже… — смутилась Лейла. — Так будешь хлеб?
— Не надо. Девочке оставь.
Из темноты снова вынырнули Альвин с Андрисом — и не одни.
— Говоришь, петь умеешь? — поинтересовался у Бродяжки один из воинов. Лейла не помнила, как его звали.
— Умею.
— А о чём?
— Обо всём.
— Ну так спой! Надо же тебе как-то харч отрабатывать!
Бродяжка аккуратно поставил на землю пустую миску и вновь вытащил лютню из свёртка.
— Ты играть будешь или нет?
Бродяжка молчал, неспешно пробуя пальцем струны и время от времени подкручивая колки.
— Ну? — снова поторопил его Альвин.
Где-то за рекой раздалась заунывная волчья песня, словно одинокий зверь пробовал голос, глядя на луну. Потом ещё и ещё, на разные голоса. Девочка испуганно оглянулась.
— Это на том берегу, — шёпотом успокоила её Лейла.
— Погнал кого-то, — лениво заметил солдат. — Косулю, может.
— Нет, — неожиданно возразил Бродяжка. — Это волчица. И волчата при ней. Петь их учит.
— Ты-то откуда знаешь? — поразился солдат.
— Слышу, — просто ответил Бродяжка.
Он поудобнее перехватил лютню, словно собираясь её баюкать, и для пробы провёл рукой по струнам. Лютня отозвалась — Лейле показалось, что радостно. Бродяжка склонился ниже, так, что пряди тёмных волос почти совсем закрыли лицо — и запел:
— Когда бог создавал волков, он смотрел на дальние звёзды,
Он придумал долгую ночь и клинок ущербной луны,
И дрожала тревогой тьма, пахли сталью и снегом грёзы,
И огромный могучий зверь шёл по лезвию тишины.
Спи, малыш, свернись в клубок,