Выслушавъ человѣка въ черной одеждѣ, жрецы направились въ мою сторону, а онъ повернулся и зашагалъ прямо по травѣ, возвращаясь, повидимому, къ той тропинкѣ, по которой мы пришли сюда.
Одѣтые въ бѣлое жрецы шли къ моимъ дверямъ, разговаривая другъ съ другомъ тихимъ шопотомъ; дойдя до меня, они знакомъ пригласили меня слѣдовать за ними, что я и исполнилъ. Мы пошли по прохладнымъ переходамъ съ высокими потолками, — я — по своей всегдашней привычкѣ — безпечно оглядывалъ все, что попадалось мнѣ на глаза по пути, они — продолжая перешептываться и изрѣдка бросая на меня взгляды, смысла которыхъ я никакъ понять не могъ. Наконецъ, мы вышли изъ коридоровъ и очутились въ просторномъ покоѣ, въ родѣ видѣннаго мной раньше, въ которомъ пожилой жрецъ обучалъ своихъ переписчиковъ. Этотъ покой дѣлился на двѣ части вышитой занавѣсью, пышными складками спускавшейся съ высокаго потолка на полъ, и я, какъ большой любитель красивыхъ вещей, тотчасъ обратилъ вниманіе на то, что касаясь пола, она, благодаря тяжести золотой вышивки, не ложилась мягкими линіями, а стояла, не сгибаясь, прямо. Одинъ изъ жрецовъ выступилъ впередъ и проговорилъ, слегка отстраняя рукой конецъ занавѣси: — Господинъ, можно-ли мнѣ войти?“
Тутъ меня снова охватило оторопь: хотя во взглядахъ, которые они бросали на меня, не было ничего непріязненнаго, все-же я не могъ знать, что меня ожидало, и боязливо поглядывалъ на занавѣсь, спрашивая себя, кто за ней скрывается. Но мнѣ не пришлось долго дрожать, опасаясь, самъ не знаю чего: скрывшійся передъ тѣмъ за ней жрецъ появился опять, но уже въ сопровожденіи златобородаго Агмахда, который, не сказавъ мнѣ ни слова, проговорилъ, обращаясь къ моимъ спутникамъ:
— Подождите съ нимъ здѣсь, пока я схожу къ брату Каменбаку, — и тотчасъ удалился, оставивъ насъ однихъ въ каменномъ залѣ.
Мои опасенія вернулись ко мнѣ съ утроенной силой. Подари меня гордый жрецъ хотя-бы однимъ ласковымъ взглядомъ, я бы не поддался имъ такъ легко, но теперь я снова былъ охваченъ смутнымъ страхомъ передъ чѣмъ-то страшнымъ и неизвѣстнымъ, что вотъ-вотъ могло случиться со мной. Кромѣ того, я все еще чувствовалъ слабость послѣ моего недавняго обморока; и пока черноволосые жрецы продолжали прерванную бесѣду, я, дрожа отъ изнеможенія и страха, опустился на каменную скамью, шедшую вдоль стѣны.
Вѣроятно, это томительное ожиданіе привело-бы къ новой потерѣ сознанія; но вскорѣ вернулся Агмахдъ, котораго сопровождалъ другой, очень красивой наружности, жрецъ, и я опять пришелъ въ волненіе. У этого жреца тоже были русые волосы и свѣтлая кожа, хотя и тѣ, и другія были нѣсколько темнѣе, чѣмъ у Агмахда; онъ отличался той-же величаво-неподвижной осанкой, которая дѣлала златобородаго жреца предметомъ такого глубокаго благоговѣнія для меня; но въ его болѣе темныхъ глазахъ свѣтилось благоволеніе, чего я еще ни у одного изъ жрецовъ не встрѣчалъ. При взглядѣ на него, я нѣсколько успокоился.
— Вотъ онъ, — промолвилъ Агмахдъ своимъ холоднымъ, музыкальнымъ голосомъ.
Я недоумѣвалъ и никакъ не могъ понять, почему такъ много говорили обо мнѣ: вѣдь я былъ всего лишь новымъ послушникомъ, да при томъ уже переданнымъ своему наставнику.
— Братья! — воскликнулъ Каменбака: — Не облечь-ли его въ бѣлую одежду ясновидящаго! Отведите его въ ванну, пусть его вымоютъ и натрутъ благовонными маслами, а затѣмъ мы съ братомъ Агмахдомъ надѣнемъ на него бѣлое одѣяніе. Послѣ этого дадимъ ему одохнуть, пока сами доложимъ обо всемъ собранію высшихъ жрецовъ. Итакъ, приведите его обратно сюда послѣ ванны.
Молодые жрецы увели меня изъ зала. Я ужъ догадался, что они принадлежали къ низшему чину жреческаго сословія и, вглядываясь теперь въ нихъ пристальнѣе, замѣтилъ, что на ихъ бѣлой одеждѣ не было той прекрасной золотой вышивки, которую я видѣлъ на одеждѣ Агмахда и Каменбаки, а вмѣсто нея, по краямъ были черныя линіи и стежки такого-же цвѣта. Какъ пріятно было при моей усталости сѣсть въ ароматическую ванну, къ которой они привели меня! Она успокоила, даже убаюкала меня. Когда я вышелъ изъ нея, меня натерли нѣжнымъ благовоннымъ масломъ и завернули въ полотняную простыню, послѣ чего мнѣ предложена была закуска, состоявшая изъ плодовъ и намазанныхъ масломъ сдобныхъ печеній, которую я запилъ какимъ-то очень душистымъ питьемъ, подкрѣпившимъ и возбудившимъ меня. Затѣмъ былъ обратно приведенъ въ покой, гдѣ насъ ожидали старшіе жрецы.