— Ира! Ира! — нервничала Валентина Сергеевна, толкая сумкой оператора. — Держи спину, Ира! Улыбайся! Ручки сделай, как мы учили!
Маргарита Петровна с тоской понимала, что не может дать своей дочери никаких дельных советов. Ах, какая это была мука — видеть при свете юпитеров всю нелепость своего детеныша. Восхитительная, воздушная Ирочка, девочка из сказки, с улыбкой до ушей, с подкрашенными голубыми тенями глазками, и угрюмая, конопатая Лена с косами-палочками. Одно утешало — наличие рядом такой же нелепой и угрюмой Наташи.
— А что это у вас солистки такие мрачные? — спросил режиссер.
— Мрачные? — Виктор Николаевич подошел поближе к девочкам. — Ну, не такие уж они и мрачные. Смотрите, какие они на самом деле веселые у нас!
А потом вдруг быстро, на ходу, скорчил смешную рожу — взрослый человек, педагог! — и вернулся на место. Никто ничего не видел.
Записали с одного дубля. Дядя-оператор даже поаплодировал волосатыми пальцами, ему было очень приятно узнать, что работы стало меньше.
Потом что-то где-то перегорело и в павильоне все-таки устроили большой общий антракт.
— Правда, она прелесть? — Валентина Сергеевна догнала Виктора Николаевича и заглянула своими прекрасными глазами в его глаза. — Такая гармоничная девочка!
— Валентина Сергеевна, — Виктор Николаевич остановился и на мгновение погасил улыбку.
Мама Ирочки с готовностью кивнула. Но продолжения не последовало. Виктор Николаевич несколько секунд размышлял, потом громко и выразительно вздохнул — такой вздох привел бы в сильный трепет чувствительную персону — и пошел дальше.
— Так все-таки? — крикнула Валентина Сергеевна, красиво взмахнув пальчиками. — Виктор Николаевич! Может, вам еще коньяка хорошего достать?
— Завтра! Все завтра!
Дети и родители собрались в той же комнате-переодевалке, на тех же сумках, в том же радостном бардаке.
— Завтра нам устроят отдельное прослушивание, — Валентина Сергеевна извлекла из сумочки бутерброд с сырокопченой колбаской и протянула дочке. — Ира! Салфетку не снимай! Испачкаешь пальцы!.. Я бы на вашем месте тоже попыталась как-то устраивать будущее вашей девочки. Учтите: они вырастут, уедут, и вы останетесь ни с чем! Надо воспитывать, пока слушаются.
Маргарита Петровна украшала Лену бантиками. Разумеется, сейчас в бантиках не было никакого смысла, но сидеть, сложа руки, не получалось. А бутербродами она не запаслась.
— Я не хочу больше! — сказала Ирочка, возвращая маме измусоленный батон. — Лена! Пойдем к клоунам!
— Пойдем, — Лена с готовностью сорвалась с места. Обе взялись за руки и дунули куда-то. Вслед за ними потянулась и бесхозная Наташа.
— Ира! Только я тебя умоляю! Не трогай ничего руками! — Валентина Сергеевна завернула недоеденный бутерброд в салфетку. — Глаз да глаз за ними нужен. Я так устаю. На двух работах работаю. Плюс старшему сыну сессию сдаю… Очень трудно быть хорошей мамой, скажу я вам… Кстати, как вы думаете, где здесь режиссер? Хочу поговорить с ним, вдруг предложит Ирочке какую-нибудь роль.
Клоуна девочки заприметили, когда снимались. В углу павильона, за домиком-декорацией, лежал себе клоун и спал.
— Может, он умер? — радостно предположила Ирочка. — Я видела мертвых! Они тоже лежат на спине и пальцы у них вот так сложены!
Наташа наклонилась, понюхала.
— Спит. От него водкой пахнет.
— Так он настоящий?
— Клоуны все настоящие! Только мой брат Сергей не настоящий клоун! Мама ему так и говорит — плохой из тебя клоун, Сергей!
— Надо разбудить и спросить.
— Разбуди!
Лена посмотрела на девочек:
— Да? Разбудить?
— Ага! Разбуди! Трусишь?
— Сама ты трусишь…
Конечно, надо ответить, что не трусит. Но ведь трусит! Был бы клоун в нормальном клоунском виде, ходил бы с шариками, показывал фокусы — тогда можно и на дружбу надеяться. Но этот клоун спал. Спал почти сидя, уложив голову на декоративную скамейку. Рот у него был открыт, а красный нос-шарик сдвинут на лоб.
— Дядя, вы клоун?
Клоун пронзительно свистнул носом. Девочки захихикали.
Лена осмелела, тронула его за щеку.
— Дядя! Вы спите? Вы клоун?
Клоун разлепил одно размалеванное веко и мутно всмотрелся в Лену.
— Мы тут с девочками пели…