— Сам я да, но… — Леб кивнул в сторону лавки. — Вторая жена. Все записано на ее имя. — И он вытянул пустые ладони.
Глаза Коботского были закрыты.
— Я спрошу, конечно… — сказал Леб без всякой уверенности.
— Моей Доре требуется…
— Не нужно слов.
— Скажи ей…
— Положись на меня.
Леб схватил метлу и пошел по комнате, вздымая клубы белой пыли.
Вернулась запыхавшаяся Бесси и, посмотрев на них, сразу твердо сжала губы и стала ждать.
Леб быстро почистил в железной раковине противни, бросил формы под стол и составил вкусно пахнущие буханки на лотки. Затем заглянул в глазок печи: хлеб печется, слава Богу, нормально.
Когда он повернулся к Бесси, его бросило в жар, а слова застряли в горле.
Коботский заерзал на своей табуретке.
— Бесси, — начал наконец булочник, — это мой старый друг.
Она мрачно кивнула.
Коботский приподнял шляпу.
— Сколько раз его мама, царство ей небесное, кормила меня тарелкой горячего супа. Сколько лет я обедал за их столом, когда приехал в эту страну. У него жена, Дора, очень приличная женщина. Ты с ней скоро познакомишься.
Коботский тихо застонал.
— А почему мы не знакомы до сих пор? — спросила Бесси, после двенадцати лет брака все еще ревнуя его к первой жене и ко всему, что было с ней связано.
— Познакомитесь.
— Почему не знакомы, я спрашиваю.
— Леб! — взмолился Коботский.
— Потому что я сам не видел ее пятнадцать лет, — признался булочник.
— Почему не видел? — не отставала она.
Леб немного помолчал.
— По недоразумению.
Коботский отвернулся.
— Но виноват в этом я сам, — добавил Леб.
— А все потому, что ты никуда не ходишь, — зашипела Бесси. — Потому что не вылазишь из пекарни. Потому что друзья для тебя — пустое место.
Леб важно кивнул.
— Она сейчас больна, — сказал он. — Нужна операция. Врач запросил двести долларов. Я уже пообещал Коботскому, что…
Бесси завизжала.
Коботский со шляпой в руке сполз с табурета.
Бесси схватилась за сердце, потом подняла руку к глазам и зашаталась. Леб и Коботский бросились, чтобы подхватить ее, но она не упала. Коботский тут же отступил к табурету, Леб — к раковине.
Лицо Бесси стало как разлом буханки.
— Мне жаль вашей жены, — тихо сказала она гостю, — но помочь нам нечем. Простите, мистер Коботский, мы — бедняки, у нас нет денег.
— Есть! — в бешенстве крикнул Леб.
Подскочив к полке, Бесси схватила коробку со счетами и вывернула ее над столом, так что они порхнули во все стороны.
— Вот что у нас есть, — визгнула она.
Коботский втянул голову в плечи.
— Бесси, в банке…
— Нет!
— Я же видел книжку.
— Ну и что, если ты скопил пару долларов? А работать ты собираешься вечно? От смерти ты застрахован?
Леб не ответил.
— Застрахован? — язвила она.
Передняя дверь хлопнула. Она хлопала теперь не переставая. В лавку набились покупатели и требовали хлеба. Тяжело передвигая ноги, Бесси потащилась к ним.
Уязвленные друзья зашевелились. Коботский костлявыми пальцами начал застегивать пальто.
— Сиди, — вздохнув, сказал ему булочник.
— Извини меня, Леб.
Коботский сидел, и лицо его светилось печалью.
Когда Бесси отделалась от покупателей, Леб отправился к ней в лавку. Он заговорил тихо, почти шепотом, и она поначалу не повышала голоса, но через минуту супруги уже вовсю ругались.
Коботский слез с табурета. Он подошел к раковине, намочил половину носового платка и приложил к сухим глазам. Затем, свернув влажный платок и затолкав его в карман пальто, вынул ножичек и быстро почистил ногти.
Когда он появился в лавке, Леб уламывал Бесси, напоминая ей, как много и тяжко он работает. И вот теперь, имея на счету пару долларов, он что, не может поделиться с дорогим для него человеком? А зачем тогда жить? Но Бесси стояла к нему спиной.
— Прошу вас, не надо ругаться, — сказал Коботский. — Я уже пошел.
Леб смотрел на него с отчаянием. Бесси даже не двинулась.
— Деньги, — вздохнул Коботский. — Я действительно просил для Доры, но она… она не заболела, Леб. Она умерла.
— Ай! — вскрикнул Леб, ломая руки.
Бесси повернула к гостю бледное лицо.
— Давно уже, — продолжал Коботский мягко. — Пять лет прошло.
Леб застонал.
— Деньги нужны для камня на могилу. У Доры нет надгробия. В следующее воскресенье будет пять лет, как она умерла, и каждый раз я обещаю: «Дора, на этот год я поставлю тебе камень», и каждый раз не выходит.
К вящему стыду Коботского, могила стояла как голая. Он давно уже дал задаток, внес пятьдесят долларов — и за камень, и чтобы имя красиво выбили, но остальных денег не набирается. Не одно мешает, так другое: в первый год — операция; во второй он не мог работать из-за артрита; на третий вдовая сестра потеряла единственного сына, и весь его мизерный заработок уходил туда; на четвертый год замучили чирьи — было стыдно показаться на улице. Правда, в этом году работа есть, но денег хватает лишь на еду да крышу над головой, вот Дора и лежит без камня, и как-нибудь придет он на кладбище и вообще не найдет никакой могилы.