При прощании Зенкин как будто внезапно вспомнил:
— Ну, как тебе фройляйн?
— Кто? — не понял Лунев.
— Фройляйн Рита. Ну, Ритка.
— А, эта, — вспомнил Лунев и немного задумался. — Она не в моём вкусе.
Ночной город был странно тих. Это не умиротворённый покой пришёл, чтобы всё отдохнуло, скорее, строгое молчание, в котором вдруг может быть произнесено роковое слово.
Он помнил путь, но очертания города переменились за время его отсутствия. Чёрные тени вставали не там, где надо, а совершенно в других местах, так что несколько раз он начинал было сомневаться: а не сбился ли он с пути?
Всё было непонятно здесь, вдоль тянущихся в длину линий, и там, где горели фонари, они горели неуверенно, блекло. Обманчивый свет делал видимой дорогу, но всё с обеих её сторон превращал в фантасмагорию, жуткую сказку вне времени и пространства.
Только несмотря на игру световых пятен рациональная часть Лунева смогла отвергнуть эти фантазии и без всяких приключений вести его к дому, пока поэт внутри напитывался впечатлениями. В частности, этой нервной и вечно встревоженной личности вдруг показалось, что из темноты города за ними наблюдают. Лунев отметил это как любопытный факт внутренней деятельности и хотел было двигаться дальше, но образ чужих глаз, неотступно наблюдающих за каждым его движением, завладел всем его существом. Поддавшись тревоге, он развернулся, чтобы найти, может быть, в непроглядных тенях таинственного наблюдателя.
Никого.
Только тёмная улица, по которой он сейчас прошёл, и силуэты зданий, сходящиеся в одно беспорядочное нагромождение вдалеке. Вопреки здравому смыслу казалось, что в той стороне ещё темнее, чем в обратном направлении, куда лежал путь Лунева. Путь домой.
Он сделал шаг назад, ещё раз всмотрелся в темноту и развернулся, чтобы идти дальше. Огромная тень над ним заставила подпрыгнуть.
Тень не шевелилась. Она просто висела в воздухе метрах в пяти над землёй и по форме напоминала человеческий силуэт. Не тот человеческий, который слабый и податливый судьбе, а человеческий почти с большой буквы. И одновременно нечеловеческой природы — потому что из мира, что по ту сторону, непонимаемый и опасно загадочный.
Тень была крылата. Что бы это ни значило: просто огромные тёмные крылья захватывали небо вокруг — всё ночное небо вместе со звёздами и тонкими слабенькими облаками.
Тень нависала, простирая свои крылья, и в этом чудилась угроза. Важнейший вопрос, ответ на который очень пригодился бы сейчас, — живое ли это. «Скорее всего, нет, — предположил Лунев, всматриваясь в место, которому должно было оказаться лицом, — иначе я просто не знаю, что это может быть, одним словом, крайне маловероятно». Скорее всего, нет там ни глаз, ни рта, ничего другого — одни только игрища воображения. Но если всё-таки есть?
Если там, за темнотой — глаза? Глядят? Прямо сейчас глядят на него?
Что если угроза не чудится?
Он не хотел, всмотревшись туда, различить желтоватый блеск радужек. Поэтому отступил на шаг, и ещё на шаг, и ещё на шаг. Обошёл тень сбоку. Если там было лицо, оно сейчас повёрнуто не к нему.
Тень не шевелилась. На свой страх и риск Лунев предположил, что объект этот неодушевлённый, и, надеясь, что это действительно так, поспешил дальше по дороге.
Не побежал, нет. Бежать смысла не было, в любом случае. Если тень сорвётся с места и бросится за ним («А она это сделает! — закричал паникёр внутри. — Обязательно так и будет!»), убежать он всё равно не успеет.
Но уйти, уйти бы надо побыстрее, пройти эту длинную улицу, оставить её позади, как можно дальше, потому что пока там, у него за спиной, в воздухе висит тень, ещё ничего не решено, ещё безопасность его под вопросом, ещё всё может разрушиться без возврата, потому что он очень хорошо может представить себе смотрящий ему в спину прожигающий взгляд и мгновенный прыжок-полёт вслед за добычей.
Этого всего не будет, ну, правда же, не будет. Лунев шагал торопливо, не оглядываясь, между двух рядов потускневших фонарей и твердил себе: ничего не будет, не будет.
Лунев включил свет в прихожей и несколько секунд осматривался, чтобы с удивлением убедиться, что это действительно та самая прихожая и та самая квартира. Входы в комнаты — прямо впереди, направо и налево, за угол. Зеркало на ворсистой стене. Деревянная этажерка под ним. Жёлтый свет. Да, всё так. Он видел уже это, вроде бы так давно, но совсем недавно. Как будто и не уходил, так привычно. Непрерывно. Он отвернулся повесить плащ в стенной шкаф.