Ах, как все было красиво! Женька считала себя самой счастливой на свете! Еще бы, на нее обратил внимание не кто попало — сам… Нет, даже окунаясь в прошлое, Женя не могла припомнить его имени. А может, прекрасно его помнила, потому и боялась его имени, как огня? Так или иначе, но он, безымянный, был довольно известной фигурой в институте, в их так называемом 'Институте благородных девиц'. Естественно, сие учебное заведение не имело ни малейшего отношения к высшей школе княжьих дочек, разогнанной в семнадцатом году прошлого века. Просто между собой студентки частенько так именовали родной вуз имени супруги дедушки Ленина. Хотя и нельзя сказать, что парни в пединституте были такой уж большой редкостью. Были, конечно были, но не так уж и много, если честно и откровенно. Почему-то нынче педагогика перестала считаться мужской профессией, хотя если немножко поковыряться в прошлом, без труда выяснится, что все признанные педагоги были мужчинами. Однако же время меняет жизнь до неузнаваемости, и то, что раньше считалось почетным занятием для любого мужчины, нынче перестало считаться престижным. Вот в результате таких перемен обыкновенный институт получил негласное название 'Институт благородных девиц'.
Он был хорош. Безусловно и бесспорно — просто хорош, и все. В меру высок, крепок телом, мужественен лицом. Молод — да, но разве молодость может быть помехой красоте? Да ведь и Женька в ту пору была еще совсем девчонка, ведь только-только закончила первый курс своего благородного заведения.
На первом курсе она знала Его только в лицо. Нет, еще, конечно, и имя с фамилией были ей знакомы. Но это она выяснила вовсе не при личном с Ним знакомстве, просто о Нем много чего говорили. Да и то сказать — не многие парни могли похвастать столь мужественной внешностью. И уж, конечно, подобным успехом у женской части народонаселения института. В общем, можно смело заявить — Первый Парень На Деревне. Ни больше ни меньше. И уж стоит ли говорить, что на первокурсницу Женьку Денисенко столь известная личность не обращала ни малейшего внимания.
Все изменилось осенью, когда они вместе оказались в одной школе. У Женьки практика была совсем-совсем коротенькая, всего три недели, первая практика в ее жизни. У четвертого же курса практика была большая, аж до самого нового года.
Однако и трех совместных недель молодым оказалось достаточно. Была осень, золотая пора. В первый же рабочий день после уроков (благо нагрузка у практикантов была весьма скромная) небольшая компания собралась отметить знаменательное событие. Уж каким таким чудом Женя оказалась рядом с Ним, по которому, можно сказать, все девчонки в институте сохли, то истории неведомо. Факт остается фактом — именно в тот рядовой, казалось бы, рабочий день Женька влюбилась окончательно и бесповоротно.
Если раньше она только с завистью поглядывала в его сторону, прекрасно отдавая себе отчет, что ей в этом направлении ничегошеньки не светит, то теперь вдруг неожиданно для себя ощутила Его руку на своей оголенной коленке. Компания сидела прямо на полянке за импровизированным столом. На расстеленных газетах, имитирующих скатерть-самобранку, на пластиковых тарелочках лежала нарезанная неровными толстыми кусками вареная колбаса и крабовые палочки, без тарелок, прямо на газете лежала груда краснобоких помидоров, рядом примостился полосатый арбуз — все было куплено по дороге, довольно хаотично и непродуманно. И, естественно, главное украшение стола — пара бутылок водки и вино для старомодных девиц, еще не успевших изменить вкусовые пристрастия в сторону более крепких напитков.
И тут вдруг среди этого осеннего гастрономического изобилия — Его рука на оголенной Женькиной коленке. Компания находилась уже в изрядном подпитии и вряд ли кто-нибудь кроме нее самой обратил внимание на столь малозначительное событие. Однако для Жени оно рядовым не было. Для нее сие событие значило много, очень много. Сердечко заколотилось часто-часто, все внутренности вдруг куда-то ухнули, словно им было куда падать с привычных мест. Однако она даже не дернулась. Не стала демонстрировать ни посторонним взглядам, ни самому герою истинных чувств. Сделала вид, что тоже не заметила, как и остальные. Кто знает, может, Он и в самом деле не отдавал себе отчет? Может, для Него подобный жест был чем-то очень-очень привычным, а потому не означал ровным счетом ничего?
Однако стоило только Жене отдалиться от теплой компании в сторонку по физиологической потребности, как на обратном пути Он уже поджидал ее за деревом, скрывшись от остальной компании. Женя смутилась: не слишком приятно, когда тебя поджидают после подобной процедуры, хотя и надеялась, что он не ходил за ней очень далеко, а потому весьма прозаическое деяние ей удалось проделать в гордом одиночестве. Впрочем, все вопросы моментально вылетели из головы, стоило только Ему по-хозяйски обнять ее, притиснуть к себе неприлично жадно…
Нет, невзирая на не совсем трезвую голову, Жене удалось сохранить лицо. Конечно, она с удовольствием позволила ему себя поцеловать, больше того — не скрывая восторга, отвечала на его поцелуи. Однако сумела остановиться, когда Его жадная рука нырнула под юбку и стала протискиваться вглубь. Тут, как бы ей самой ни хотелось продолжения 'банкета', Женя вынуждена была прекратить 'неожиданную дружбу'. Ему это, конечно, не понравилось, однако сильно возражать не стал, пробормотав под нос что-то нечленораздельное.
Когда на город опустился плотный вечер и компания срочно засобиралась по домам, Он проводил Женю до подъезда. Быть может, надеялся на нечто большее, но вновь вынужден был удовлетвориться обжиманиями в подъезде.
А на следующий день они снова пошли в парк. Но уже не дружной компанией, а вдвоем. Ушли подальше от дорожек, от аллей, забрели в самую гущу. Вокруг не было ни души, только они, только вдвоем. Разговаривать не получалось, потому что общаться в эту минуту хотелось меньше всего. Оба только и думали о том, как бы вновь оказаться в объятиях друг друга. Без конца оглядывались по сторонам — достаточно ли далеко от цивилизации ушли, или еще могут наткнуться на любопытные взгляды посторонних.
Женя подбрасывала носком туфли опавшие листья. Ей нравился шорох, который они создавали, ей нравился запах осени — когда природа еще не замерла от мороза, но уже понемножку начала готовиться к тяжелым временам. Деревья еще не были голыми, но кроны уже значительно поредели, а главное — существенно поменяли окраску. Еще попадались и зеленые, но большею частью лес пожелтел, кое-где покраснел. А если опустить голову и посмотреть под ноги, взору открывалась немыслимая красота: пышный нерукотворный ковер безумной расцветки. Женя выбирала из массы листьев самые большие и красивые листы, и собирала их в букет. Букет был уже большой, уже едва держался в руке на коротеньких черешках, но она снова и снова поднимала листья и, роняя старые, подкладывала их в букет. Потому что уж очень они, листья, были красивые — буквально глаз не оторвать. А еще потому, что боялась поднять глаза и встретиться взглядом с Ним. Потому что прекрасно понимала, чего Он хочет, для чего привел ее сюда, в этот парк, для чего ищет местечко, куда не ступала еще нога человека. А еще лучше знала то, что она сама и душою, и телом своим молодым больше всего на свете хочет ощутить на своем теле Его жадные руки.
Наверное, Он посчитал, что они уже достаточно далеко удалились, потому что, не окликая ее, не останавливая, приобнял сзади, обдав шею жарким дыханием. И в эту минуту Женькины пальцы расцепились, листья художественно рассыпались у ее ног. Но она этого уже не видела, потому что от счастья ли, от удовольствия ль плотно зажмурила глаза, с головой погружаясь в иное измерение, где были только она и Он, безымянный…