- Что ты хочешь узнать? Задавай свои вопросы.
- О, а это ты молодец, москаль, что не стал кочевряжиться.
- Не вижу смысла, что так подыхать, что так. Лучше уж спокойно умереть от пули, чем как разделанный мясником кусок орущего и пускающего слюни мяса.
Нацист, услышав мои слова, радостно хлопнул себя по коленке и довольно хмыкнул.
- Вот какой мне умный хлопчик попался, наверно и правда из самой Москвы птица.
- Нет, я не из Москвы, а из Питера, но это к делу не относится, задавай свои вопросы.
И понеслась беседа.
Поначалу парень (оказавшийся в действительности бойцом какого-то полукриминального отряда наёмников, помешанных на нацизме) больше спрашивал о том, как меня угораздило получить метку, постепенно перейдя к вопросам о моих злоключениях на арене. Тут я рассказал уже не всю правду, а где надо умолчал, а где надо и приукрасил, стараясь обходиться в рассказе без явной лжи, просто замалчивая некоторые острые моменты. Разговор по душам продлился целых полчаса и довольно сильно меня вымотал. Закончил я свой рассказ последним эпизодом со злосчастным роботом, подложившим мне огромную свинью, включив в конце боя своеобразную самоликвидацию, после которой я и отрубился, проворонив появления на арене нового противника.
Внимательно выслушав мой рассказ, нацик похмыкал на слова о противнике и решительно встал, передёрнув затвор калаша.
- Ну что, москалик, порадовал ты меня, много интересного наговорил. Эх, надо бы удавить тебя как собаку, но ладно уж. Потрачу один патрон на такого файного хлопца.
- А ты знаешь, я ведь тебе кое-что так и не рассказал.
- И что же?
- Золотишко добытое мной с гнолла и циклопа, я ведь припрятал его в одном хорошем местечке. Мне-то оно уже без надобности, а вот тебе может и сгодится.
- Что-то ты хитришь, бесов выкормыш, пожить наверное охота?
- А какой мне смысл тебя обманывать? Всё равно грохнешь, а так, отдам тебе все собранные артефакты и золото, а ты мне перед смертью весь оставшийся промедол вколешь, глядишь и помирать не так грустно будет.
- Ладно, пусть, по-твоему, будет торчок чёртов, но если ты меня обмануть надумал, смерть примешь лютую. А теперь веди, посмотрим на твои скарбы.
Так я и пошлёпал по песку в сторону не слишком приметного холмика, изредка подбадриваемый болезненными тычками в спину от моего конвоира. Сокровищ конечно никаких я не прятал, так как их и не было вовсе, не считать же таковыми кристалл да колечки с висюлькой, но вот кое-что интересное я всё же сподобился приготовить на подобный случай. Вот и пришло время проверить сыграет эта карта или нет. Вёл я нетерпеливо бухтящего за спиной нацика замысловатыми петлями, изо всех сил имитируя полуобморочное состояния. И, по-видимому, своего добился.
Когда мы подошли к моей ловушке, тот уже шёл предельно расслаблено, даже перестал меня пихать прикладом и опустил дуло автомата в землю. Пришло время исполнить завершающий этюд, под названием "Умирающий лебедь" и закончить затянувшийся фарс.
У меня в очередной раз заплелись ноги, тело, сделав пьяный вираж, раскинуло руки в неуклюжей попытке схватиться за воздух и завалилось набок. Бессильно распластавшись на песке, я схватился руками за расквашенный нос и жалобно заскулил. За спиной раздался веселый хохот.
- Что-то ты, москалик, совсем сник. Может грохнуть тебя и бес с этими арте...
Издевательские нотки в голосе моего конвоира сменились на испуганный вскрик. За ним последовал шорох осыпающегося песка и звериный крик боли. Повернувшись на звук, я мгновенно оценил сложившуюся обстановку.
Потраченные на сооружения ловушки время и материалы окупились на все сто процентов. Противник, падая, проломил своим телом накрытый клеёнкой хлипкий (изготовлены мной из репшнура и укреплённый планками от расщепленного древка алебарды гнола) каркас и приземлился коленями, прямиком на сделанные из зубов метаморфа колья, которые серьёзно распороли ему икры и изрезали выставленные вперёд руки, но всё же, не сумели нанести действительно критических для жизни повреждений, и теперь он пялился налитыми как у быка кровью глазами на того, кто организовал ему эту подставу, пытаясь нашарить трясущимися от боли руками оброненный при падении автомат.
Время замедлило свой бег, превращая воздух в вязкий непослушный кисель. Я, как спущенная пружина, срываюсь с места и посылаю своё тело в прыжок, окончившийся жёстким приземлением на спину очумевшего от боли врага. Навалившись на него всем своим весом, вдавливая его голову в щедро пропитанный кровью песок. Руки впиваются в горло противнику, пытаясь разорвать глотку и добраться до сонной артерии, но он, как матёрый секач, схваченный охотничьим псом, до последнего не желает сдаваться. Воет и беснуется, окончательно потеряв остатки разума.