Наше внутривидовое поведение напрямую связано со знаками. Знак - это форма, благодаря которой разные содержания путём их сопоставления друг с другом выравниваются и становятся элементами одного - единого - конвенционального поля. В своём внутривидовом поведении человек, как правило, реагирует как раз на знаки, но не на содержание поведения. Последнее начинает «иметь вес» там и тогда, где и когда устанавливается некое - особенное - отношение человека с кем-либо или с чем-либо, если эти «где-либо» и «что-либо», опять же, связаны человеком. Но тогда речь идёт уже не о содержании внутривидового поведения, а о том, что с ним расходится и его превышает. Подавляющим образом содержание внутривидового поведения зависит от знаков, но не от содержания действия, которое в чём-то - всегда уникально.
В конечном счёте, в параметрах внутривидового поведения мы реагируем на знаки, боремся или отождествляем себя с ними. В первую очередь, речь идёт о знаках тела: знаках движения тела и его траекториях, жестах, выражении лиц, модуляции голоса, сокращении мышц, запахах тела, но также и о знаках принадлежности к разным социальным группам: знаках одежды, достоинства, роскоши, богатства.
Нам приходится считаться с законами природы, которым мы подчиняем себя в своей природной принадлежности к конкретному виду живого. Мы втянуты в видовой механизм поведения и потому, выходя за пределы знака, встречаемся с... другим знаком. Мы ведомы, и именно этим определяется наше поведение. Таким образом, внутривидовое поведение человека, в первую очередь, является формальным: наша «уникальность», к чему бы она ни относилась, оказывается отягощённой и уравновешенной формой видового поведения. Наша «особость» понижается, повышается или выравнивается через обращение к универсальному - к поведению внутри вида. И это - с одной стороны.
С другой стороны, жизнь каждого из нас, помимо содержательного наполнения, ориентирована и на своё исполнение, т.е. иными словами говоря, она ориентирована на реализацию безличной формы, действующей помимо и поверх как любого конкретного содержания жизни, так и всех содержаний в целом. Вступая в жизнь, мы основываемся на предшествующем нам опыте жизни: опыте родителей, опыте системы образования и воспитания, опыте системы социализации. Предполагается, что законы жизни известны, пусть даже они известны не нам, но известны другим, известны избранным. Мы и живём так, словно можем ориентироваться на эти - известные кому-то - законы. Мы пребываем в таком ослеплении до тех пор, пока не начинаем понимать, что все случающееся и именно с нами, нам самим не ясно и не понятно. В конце концов, мы начинаем осознавать, что всё происходящее связано с некими началами, из которых мы исходим, ведь жизнь наша исходит не от нас: она нам предшествует. Принять открытость себя - как открытость своего начала, так и открытость своего конца - в качестве основополагающего условия своей жизни человеку крайне трудно. По отношению к форме жизни, т.е. к жизни как таковой, и к законам её реализации, мы всегда находимся в положении опаздывающего, и это - неустранимое условие нашей жизни.
Более того, даже осознавая открытость жизни, мы не можем поддерживать связь такого понимания с содержанием своей жизни всегда, везде и всецело: «срабатывает» утомление от постоянности забот и проблем. К слову сказать, и утомляемся мы обычно как раз по причине неумения решать вопросы совмещения своего существования с измерением бытия.
В деле совмещения конкретного содержания своей жизни с её «безграничной» и «бескорыстной» формой важно осознавать принципиальную проблематичность такого отношения. Важно понимать принципиальную безграничность жизни, понимать, что жизнь сама себя основывает и обосновывает, и потому какое-либо частное знание, каким бы устроенным и обустроенным оно нам ни казалось, всегда условно. Определяясь, мы стремимся держаться такой определённости и формулируем «правила» такой - определённой - жизни, полагая, что если мы будем их придерживаться, то это нам как-то поможет.
Мы должны признать, что живое не равно себе в содержательном смысле: оно всегда изменяется, превосходит себя и превышает пределы своего содержания, и потому отождествление его с какими-либо предметностями и отдельными понятиями - это только часть дела. Динамика жизни в любой её форме, казалось бы, приструненная введением расчёта, контроля и прогноза, демонстрирует её открытость.