— Не Крещатик, — вздохнула Юлия.
— Ты не так на этот город смотришь, дорогая. Здесь каждый дом — история. По этой улице, например, сотни лет проходили из Яффо в святой Иерусалим миллионы паломников, приплывавших на кораблях из Европы и Африки.
— Конечно, ты прав, Илюша. Просто не могу одолеть ностальгию по моему прекрасному Киеву.
— Иерусалим тоже по-своему красив, — сказал Илья. — Представь себе, до середины девятнадцатого века был только Старый город. Всё, что мы видим, построено за сто сорок лет. Я читал, он по площади равен Парижу.
Они сели в подошедший автобус и молча смотрели на проносящиеся мимо улицы, на разбросанные в долине полуразрушенные домики Лифты, на зелёную дугу поднимающегося к Рамоту соснового леса.
Вечером позвонил Семён Эмильевич и, поговорив с Борисом Петровичем, попросил к телефону Илью.
— Здравствуй, папа.
— Привет, сынок. Как дела?
— Всё в порядке. Сегодня с Юлей были на рынке, прошлись по городу.
— Ты у нас давненько не был. Есть о чём поговорить. Зайдёшь сегодня?
— Думаю, после ужина смогу, — произнёс Илья, почувствовав, что отец чем-то озабочен.
— Ждём тебя.
Послышались доносящиеся издалека сигналы: отец положил телефонную трубку.
— У них что-то случилось? — спросила Лина Моисеевна.
— Не знаю. Папа попросил зайти.
— Конечно, сходи. Мы-то их видим почти каждый день. А вы молодцы, купили чудесные вещи.
— Заслуга Юли. Она в этом разбирается лучше меня.
Илья подошёл к жене и поцеловал её в лоб.
— «Любовь нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь», — промурлыкала Юлия и насмешливо взглянула на мужа.
— Как вёл себя Витюша? — спросил Илья.
— Поел, поспал, снова поел, — ответила тёща. — Пару раз поменяли подгузники. Борис Петрович выходил с ним погулять.
— Большое спасибо, Лина Моисеевна.
— Только так семьи и выживают, Илюша. На альтруизме, сотрудничестве и взаимной поддержке. Как у животных. Мы ведь тоже животные.
— А в чём отличие? — спросил он.
— У людей всё сложней. Помимо таких свойств очень важно взаимное уважение, симпатия, сознание необходимости определённого самоограничения. Ну и, конечно, любовь. Хотя это очень взрывоопасное чувство.
— Вы меня поражаете своей образованностью, Лина Моисеевна.
— Экономика — это не только умение щёлкать на счётах и копать ямы, — сказала она. — Это также отношения между людьми, антропология и психология.
— Если бы я был владельцем компании, я бы назначил Вас своим заместителем, — заявил Илья.
Ладно уж, — усмехнулась она. — Садитесь за стол. Поедим дары природы.
Илья вышел из квартиры, привычно спустился по лестнице во двор и побрёл к дому, где жили родители.
Мама открыла входную дверь и поцеловала его.
— Заходи, сынок, — вздохнула она. — Отец хочет с тобой поговорить.
— Что-то случилось, — спросил Илья.
— Ничего, связанного с нашим здоровьем и материальным положением, — произнесла мама.
Семён Эмильевич поднялся с дивана и подошёл к сыну.
— Мы жили в стране, режим которой стремился к нашей полной ассимиляции и фанатично боролся с нашей еврейской духовностью. Мы десятилетиями были там лишь евреями по крови. Хотя во время горбачёвской перестройки возникли еврейские общины и стала развиваться еврейская культура и искусство, подавляющее большинство народа проявило к этому полное равнодушие. Многие из нас приехали в Израиль атеистами и абсолютно светскими людьми. Даже не сионистами, желающими жить и растить детей в этой стране. И всё же некоторые из нас испытывают духовный вакуум и стремятся заполнить его.
— Не понимаю тебя, папа.
— Ты знаешь, где сейчас твой брат?
— А что с ним? Что он делает?
— Он учит Тору. Утром поел и ушёл с соседом.
— Сосед верующий?
— Ещё какой! Он в вязаной кипе, из-под рубашки свисают с двух сторон цицит. Женат, у него четверо детей. Живёт в соседней квартире. Приехал года три назад из Литвы. Конечно, говорит по-русски. По образованию инженер-электронщик.