Выбрать главу

— Сюда… сюда, — сказал, запыхавшись Доменико, — я нашел выход.

Слабый свет проникал из почти незаметной щели в стене и в потолке. Беглецы бросились в коридор, открывшийся направо, и при слабом свете факела увидели дощатую гнилую и ветхую стену. За этой стеной через многочисленные щели виднелся свет.

— Вот спасение, вот свобода! — вскричал слуга с энтузиазмом, и он так сильно толкнул слабую деревянную стену, что доски разломались и свалились, образовав широкое отверстие. Но, взглянув в него, Доменико вскрикнул от ужаса и отскочил назад. Его спутники подбежали и увидели в чем дело. Эти доски закрывали вход в круглую комнату, освещаемую из круглого отверстия сверху. Но эта комната… не имела пола! Она представляла собой большой колодец страшной глубины, вокруг которого был узкий проход. В этот-то колодец и свалились доски, и если бы Доменико вовремя не остановился, то тоже упал бы туда. В глубине, при свете сумерек, виднелись стальные лезвия, воткнутые остриями кверху.

— Я уже слышал об этом! — прошептал Доменико, у которого выступил холодный пот.

Это было, в самом деле, последнее слово феодального суда: на эти острия, в колодезь бросали несчастных, заслуживших немилость своего господина феодала.

— Какой ужас! — прошептал граф де Пуа. — Теперь я понимаю, что человек, привыкший с самого раннего возраста видеть подобные жестокости, смотрит на страдания других равнодушно.

Между тем настал вечер, и свет из круглого окна наверху пропал. Наступила глубокая тьма, и наши несчастные шли ощупью, боясь ежеминутно провалиться куда-нибудь.

ДЕМОН ПРОТИВ ДЕМОНА

Сколько времени продолжалось то изнеможение, в котором находились наши герои? Может быть, две минуты, а может быть, час. Они не могли дать себе отчета в чем-либо, ибо все страшно упали духом. Тем не менее, нельзя было назвать их малодушными, так как они находились в кромешной тьме подземелья. Довольно долго продвигались они наугад. Вдруг Доменико встрепенулся.

— Слушайте, — сказал он шепотом, — слушайте, здесь где-то близко говорят!

Эти слова оживили других спутников. Виргиний де Пуа обладал наиболее чутким слухом, как все заключенные, привыкшие быть постоянно в тишине. Внимательно прислушавшись, он с уверенностью сказал:

— Говорят за два шага от нас, и я различаю два голоса.

— Должно быть, здесь близко находится тонкая стенка, раз она так хорошо пропускает звук, — сказал Доменико и, сделав два шага по направлению голосов, дотронулся до препятствия. Не долго думая, он вынул свой кинжал и воткнул в стену, ожидая встретить каменную перегородку. Но каково было его удивление, когда его кинжал вошел в стену.

— Стена деревянная! — шепнул он. — Примемся за работу!

Сказав это, он хотел ломать дверь. Но случайно кто-то из них дотронулся кинжалом до неизвестно где скрытого механизма пружины. Послышался легкий скрип, и целая деревянная стена без шума опустилась вниз. Им стоило большого труда удержаться, чтобы не вскрикнуть. Эта скрывшаяся стена выходила в скромно убранную комнату и была заслонена книжным шкафом. Между книгами были деревянные отделения, через которые можно было видеть, что происходило в комнате. Трое наших беглецов забыли про голод и усталость.

В этой скромной комнате находились книжные шкафы, в нее вела дверь, закрытая зеленой портьерой, свет проникал сквозь широкое окно. Простой соломенный ковер с цветными полосами покрывал пол и заглушал шаги всякого. Посередине стоял большой письменный стол с лежащими на нем книгами и бумагами. Около этого стола сидел в огромном кресле священник, по виду строгий и холодный.

— Это преподобный отец Лефевр, — произнес Доменико на ухо виконту де Пуа.

Виконт вздрогнул; он знал, какой непримиримый враг отца был этот иезуит, и какие интересы соединяли его с герцогом де Монморанси. Находясь так близко около такого врага, молодой человек чувствовал больше отвращение, чем страх.

Преподобный Лефевр был не один. Перед ним стоял восемнадцатилетний юноша, смущенный, с опущенными глазами, и отвечал на вопросы иезуита, которые, по-видимому, были для него весьма неприятны.

— Так, мой милейший паж, — сказал Лефевр, поднимая голову, — вас причислили к тем пажам, которые наиболее любимы дамой красоты наших дней, волшебницей Дианой?