Но герцогиня, ослепленная своей счастливой любовью, не думала ни о чем подобном. Она находила совершенно естественным, что небо, земля и все элементы соединились для покровительства ее любви к кардиналу, и убаюкивала себя этой уверенностью.
Пробуждение должно было быть ужасным.
Отец Еузебио не был человеком, скупящимся на сценические, эффекты, и когда он поражал свою жертву, то легко было понять, кто направил удар.
— Передайте послушнику, что мне надо поговорить с ним, — сказал настоятель монастыря святого Игнатия одному из монахов, выполнявшему обязанности слуги. Под именем «послушника» в монастыре подразумевался обычно наш друг Карл Фаральдо, прибывший последним в это мрачное убежище монахов, но уже высоко ценимый своими начальниками.
Действительно, минуту спустя он вошел в келью настоятеля с опущенными вниз глазами и с наклоненной головой, как и следовало особе, долженствовавшей сделать себе карьеру в учреждении святого Игнатия Лойолы.
— Я надеюсь, что ваше высокопреподобие останетесь довольны мною.
— Вы наденете ваше прежнее платье кавалера, хранящееся в шкафах отца привратника.
— Слушаю.
— Выйдете в этом платье в потайную дверь монастыря и отправитесь во дворец герцогини Анны Борджиа, находящийся близ Колизея.
Карл поклонился с выражением полного согласия.
Имя Борджиа ничего ему не говорило. Благодаря предосторожности умного Рамиро Маркуэца наш юноша совершенно не знал, кто был действующим лицом в его трагическом приключении.
— Лично самой герцогине… понимаете вы меня? Лично ей самой вы отдадите вот это письмо. Позаботьтесь, чтобы герцогиня распечатала его и прочла в вашем присутствии.
— Но если она откажется принять меня?
— Вы скажете слуге, который отопрет вам дверь, чтобы он доложил своей госпоже о приходе посланного от генерала иезуитского ордена.
Послушник поклонился. Даже и для него было ясно, что перед этим именем отворится дверь какого бы то ни было дворца.
— Если герцогиня спросит у меня что-либо, что я должен отвечать ей?
Герцогиня ни о чем вас не спросит; она из содержания письма узнает все то, о чем бы могла спросить вас.
Карл вновь поклонился в знак своего пассивного послушания.
— Угодно будет вашему высокопреподобию назначить мне брата, который должен сопровождать меня?
— Никто не будет сопровождать вас. Орден настолько доверяет вам, что надеется, что вы и один добросовестно исполните данное вам поручение.
Как ни привык Фаральдо тщательно скрывать свои чувства, в особенности в присутствии начальников, но разрешение, данное послушнику, выйти одному (что никогда не позволялось даже и посвященным монахам низших разрядов) показалось ему столь новым, столь странным и так не согласным с правилами иезуитов, что он не мог не выказать своего удивления.
Настоятель заметил это.
— Вы еще не присоединены к нашему ордену, Фаральдо, — сказал он ласково, — а потому для вас еще не обязательны обычаи, которым подчиняются обычно наши братья. С другой стороны, не забывайте, что власть начальников монастыря абсолютна и что послушание заключается не только в физическом исполнении приказываемого, но еще больше в согласии на это сердца и ума.
— Умоляю ваше высокопреподобие, — сказал Карл униженно, — поверьте…
— Молчите, молчите! Несмотря на великую благодать, помогающую всем прибегающим к покровительству достославного отца нашего святого Игнатия, и на неослабные труды наших учителей, даже и самым счастливым характерам очень трудно сразу подчиниться дисциплине ордена. Вы один из тех, кому удалось это лучше и скорее других, и я сердечно радуюсь этому.
— Я обязан всем этим заботам вашего высокопреподобия, — сказал венецианец, скромно опустив глаза.
— Теперь ступайте, сын мой! Бог да сохранит вас! И не забывайте, что в платье кавалера, как и в скромной одежде послушника, вы обязаны работать во славу Божью.