Иштван полз, казалось, целую вечность, и этот путь был настоящей пыткой. Плечо горело, рука кровоточила, нестерпимо хотелось пить. Он не видел ничего, кроме узенькой тропки с торчащими тут и там корнями. Скорее, скорее, не обращая внимания на боль, усталость и это гнусное жужжание над головой! Успеет добраться до поляны — и он спасен!
Вскоре в воздухе запахло прохладой, последние лучи солнца сверкнули и погасли, вокруг стало быстро темнеть. Сколько ни вглядывался священник в чащу, но различить просвета не мог. Он знал: еще четверть часа, и невозможно будет разглядеть даже собственную руку. Отчаянно сжав зубы, он с упорством безумца продолжал ползти из последних сил. Каждый вздох давался с огромным трудом, в мозгу врывались фейерверки. Еще одно усилие, и еще… Все тело горело, ныло, каждая клеточка умоляла о покое. И наступил момент, когда силы покинули его. Уронив голову на землю, Иштван заплакал от бессилия. Он не успел.
— Амау-ута!
Вздрогнув, священник поднял голову. Послышалось? Или у него начался бред? В последней, отчаянной надежде он прохрипел:
— Я здесь!
И потерял сознание.
Первое, что ощутил Иштван — запах маисовой каши.
"Я жив?"
Он приоткрыл глаза: над ним нависал конический потолок из шкур. Антавара?
— Тихо, тихо, Амаута. Не шевелись, — послышался тихий голос Сампа Анки.
Священник попытался улыбнуться.
— Ан… ка, — прохрипел он.
Перед ним появилось обеспокоенное лицо сына вождя.
— Пожалуйста, лежи спокойно, белый брат. Ты еще совсем слаб.
Но Иштвану не терпелось все разузнать.
— Как я здесь… оказался?
— Ты охотился, и на тебя, похоже, напал ягуар.
— Это была небольшая пума, — прошептал Иштван, мысленно радуясь, что инки приняли его побег за охоту.
— Значит, повезло. Когда стало темнеть, отец обеспокоился и послал нас на поиски. Ты лежал недалеко от Стены Духов, но ни туши зверя, ни твоего ружья мы не нашли.
— Я полз к селению… Очень долго полз.
Глаза Анки округлились от удивления.
— С такими ранами… Ты очень силен, Амаута.
Но священник его уже не слышал: он спал.
Сампа Анка не отходил от друга; забросив все свои дела, он днями и ночами сидел возле его постели, пока опасность не миновала.
Иштвану понадобилось почти два месяца, чтобы залечить раны и вновь почувствовать себя здоровым. Все это время он с горечью думал о неудавшемся побеге. Похоже, ему отсюда не выбраться. Селенье индейцев стало его клеткой.
В один из дней Месяца Сева Апу Ума послал за Иштваном. Тот поспешил к вождю и застал его в большом волнении. Забыв предложить гостю мате, индеец сказал:
— Наши разведчики обнаружили отряд белых, Амаута. Они идут через джунгли в сторону Антавары.
Сердце священника радостно подпрыгнуло, но в ту же секунду он подумал — если европейцы захватят селение, они узнают и о рудниках. Нет, этого нельзя допустить.
— Как это — «идут»? Ведь сельва непроходима.
— А как мы ходим? Прорубают дорогу ножами и топорами.
— Сколько их?
Вождь нахмурился и нарисовал на земляном полу семь параллельных линий. «Тридцать пять человек», — понял Иштван.
— И когда они доберутся до нас?
— Дня через два-три. Нужно организовать защиту.
— Нет, — задумчиво сказал священник. — Мы должны устроить засаду. Тогда, во-первых, они не найдут селения, а во-вторых, благодаря неожиданному нападению у нас будет преимущество.
Поразмыслив немного, Апу Ума кивнул.
— Ты великий мудрец, Амаута. Мысли твои сильны и могучи.
Вождь сразу создал небольшой отряд разведчиков. Они должны были незаметно следовать за европейцами и постоянно присылать в селение гонцов с информацией, чтобы Апу Ума понимал, где и когда организовать засаду.
К вечеру следующего дня стало ясно: белые движутся прямо к городу, словно знают о нем.
— Пора выступать, Великий Вождь, — сказал Иштван. — Послезавтра они наткнутся на селение, если мы их не перехватим.
В поход собрались почти все мужчины. Вооружившись пращами, копьями, маканами, каменными топорами и луками, они выстроились в боевом порядке у ворот. Иштван впервые видел приготовления к войне и поразился тому, насколько четко и слаженно действовали индейцы.
Он опустошил запасы Апу Умы, позаимствовав семь ружей с порохом и дробью. Их инки захватили на судне капитана Гомеша. Стрелять умели почти все. Иштван оставил два ружья себе, одно отдал Сампа Анке, остальные — самым метким и надежным воинам. Старого вождя уговорили остаться в селении.