Сильвестр осмелился возразить своему хозяину.
– Но, монсеньор, – сказал он робко, – ведь у нас много фавнов из мрамора, и я полагаю, что того, которого вам привез капитан мальтийского судна, можно было бы уступить монсеньору Медичи, если он будет согласен…
Но он не мог окончить, потому что раздраженный кардинал соскочил с дивана и закричал:
– Замолчи, несчастный! Ты разве не знаешь, что всякая вещица, которая у меня здесь, дороже мне моей жизни! Об этом ты не смей рассуждать. Скажи мне лучше, где ты был?
– Монсеньор, я был у еврея также…
– Ну и что же? – спросил нетерпеливо кардинал.
– Он отказывается принять вашу двойную подпись, потому, он говорит, что город наполнен вашими подписями.
– Черт с ним! Скажи, ты был у эконома аббатства?
– Он более не имеет ни гроша, монсеньор, я уже несколько раз спрашивал у него… а теперь у нас все заложено.
«Обратиться к Пию невозможно, – раздумывал кардинал, – он резко отказал мне в последний раз, назвав меня плохим кардиналом и расточителем, а все-таки после смерти все мои богатства останутся Ватикану».
– Могу я вам напомнить, монсеньор, что у нас в доме давно уже нет ни гроша?
– Ах, Сильвестр, подожди до конца месяца; я получу тогда деньги из Испании и щедро тебя награжу.
– Но, монсеньор, мы находимся в крайнем затруднении: кучер вот уже два месяца содержит лошадей на свой счет.
– Пускай он продаст их и возьмет деньги себе; я буду ходить пешком: я еще молод и здоров. Ведь и у Иисуса Христа не было кареты.
Сильвестр грустно вздохнул. Кардинал махнул ему, и он удалился, ворча, но вскоре снова появился на пороге комнаты.
– Монсеньор, – сказал он, – там монах Еузебио из Каталонии желает говорить с вами по очень важному делу.
– Пусть войдет, – сказал кардинал, бывший, не в пример другим, очень любезен с низшими подчиненными.
Вошел отец Еузебио. В нем сразу можно было узнать испанца. Он был высокого роста, с угловатыми чертами костлявого лица; испанский монах приблизился с почти церемониальным уважением, но поклонился, не теряя все-таки своего достоинства.
– Может ли монсеньор кардинал терпеливо меня выслушать? – спросил он.
Этот вопрос не понравился монсеньору, так как он доказывал, что на его лице можно было заметить внутреннее беспокойство.
– Говорите, брат мой, – произнес он, стараясь улыбнуться, – но скорее, потому что если это очень длинно, то отложим на другой раз…
– О! Я весьма кратко объясню, – сказал монах. – Не угодно ли, монсеньор, взглянуть на это?
И монах вынул из кармана длинный футляр и положил его перед кардиналом. Кардинал открыл его, и возглас изумления раздался по комнате. Действительно, находившаяся в футляре вещь была достойна восхищения: распятие, сделанное из слоновой кости, потемневшее и пожелтевшее от времени. Вся душа художника, казалось, была вложена в это произведение. Лицо Спасителя было преисполнено страданий и казалось живым. В этой вещи искусство достигло высших пределов. Каждая жилка была выполнена чрезвычайно тщательно и искусно.
– Восхитительно! – произнес кардинал. – Откуда это распятие, преподобный отец?
– Из церкви Святой Марии в Сарагосе, – отвечал отец Еузебио.
– Испанская работа… и понятно: только испанцы, видевшие страдания при инквизиции, могли так точно передать их. Какая строгость формы! Тот, кто изваял это распятие, мог бы смело занять место возле божественного Микеланджело!
– Эта вещь принадлежит резцу бедного монаха, – сказал отец Еузебио. – Наш брат, который и не предполагал, что сотворит такое чудо. И не думали мы, что это творение послужит нам главным пособием и единственной надеждой нашей общины.
– Последним пособием? – воскликнул кардинал. – Разве вы собираетесь продать эту вещь?
– Да, я имею такое поручение от настоятеля монастыря, как видно из этого письма отца приора, с приложением печати ордена.
– И за какую же цену вам было поручено продать это? – спросил кардинал, едва взглядывая на вручаемое письмо.
– Если бы у меня было время, – сказал горько монах, – я мог обойти Европу и продать эту святую вещь за ту цену, которой она стоит, и этим поправить финансы общины… Но мы крайне нуждаемся, и если я могу тотчас получить за нее деньги, то я уступлю ее за… пятьсот скудо.
– Пятьсот скудо! Но она стоит в десять раз больше! – воскликнул кардинал, не в состоянии умерить свой восторг.
– Оценка вещи такой авторитетной личностью, как монсеньор, неоспорима… Но тем не менее пятьсот скудо пожалуйте, кардинал, и распятие ваше.