— Моей дочери одиннадцать лет. Недавно она заявила, что преподаватель по балету её… — она запнулась и замолчала, снова отводя от меня взгляд.
— Изнасиловал? — в итоге закончила я без прикрас.
— Д–д–да, — заикаясь, кивнула она, отчего длинные золотистые волосы на её плечах пошевелились.
— Вы водили её ко врачу? — спрашиваю я, откидываясь на спинку кресла и поглаживая мягкий бархатный подлокотник ладонью.
— Да, но он ничего не подтвердил, — она снова пожимает плечами, и я слежу за движением её локонов.
Интересный цвет. Старое золото. Выглядит дорого. Впрочем, как сама Татьяна.
— Но вы сомневаетесь? — спокойно спросила я, мысленно отмечая про себя другие детали.
Она говорит об этом не так, как должна говорить мать, чей ребёнок признался в таких вещах. Нет ни слёз, ни трясущихся рук, срывающего голоса. Если бы не лёгкое заикание, то я бы вообще решила, что ей — всё равно.
— Я знаю, что дети часто врут о таких вещах, — Татьяна снова запинается, и переводит многозначительный взгляд на меня, — Дело в том, что мы с её хореографом…
Теперь всё понятно.
— И я думаю, — продолжает она, — Что Ариадна врёт специально. Может быть, из–за ревности?
Я делаю глубокий вдох и перевожу взгляд на соседний дом.
— У девочки есть отец? — я проверяю наличие внутренних решёток или других защитных механизмов на окнах.
— Да, мы в разводе.
— Она часто общается с ним? — ничего подобного нет, и я снова перевожу взгляд на свою фальшивую клиентку.
— Он живёт в Англии, — отвечает она и замолкает, — Виктория, мне просто нужно, чтобы вы поговорили с ней и смогли сказать…
— Врёт она или нет, — снова перебила я.
Мне жаль эту женщину. Она не понимает — неважно, что я смогу выяснить у её дочери. Если насилие действительно было, то её любовнику прямая дорога в тюрьму. А там он долго не протянет. Если насилия не было, то в любом случае девочка не смирится с появлением нового «папы» в семье. И будет врать дальше, выдумывая всё больше и страшнее.
Татьяна ставит на чашу весов две несоизмеримые вещи: любовь дочери и любовь мужчины. Будь я на её месте, я бы не стала вызывать психолога, а выбрала бы своего ребёнка, не раздумывая.
Если бы, конечно, он у меня был.
Бросив последний взгляд на хозяйку жилища, я поднялась с кресла.
— Когда я могу приступить к работе? — спросила я, поправляя хвост.
— Завтра после четырёх? — спрашивает Татьяна.
— Хорошо. Я позвоню, чтобы уточнить время. Провожать не надо.
Развернувшись, я пошла тем же путём, которым пришла сюда. Она не последовала за мной, и это было мне на руку. Пока я шла до машины, я ещё раз просмотрела территорию соседнего дома, который, по моим сведениям, принадлежал Лазареву Игорю Викторовичу.
В посёлке всего два типа домов. Дом Татьяны принадлежал L–типу. Если верить генеральному плану, то гараж смотрит аккурат на окна гостиной Лазаря. Там я заметила только одну камеру, к тому же висит она не очень удачно, оставляя мёртвую зону на углу дома. А на углу дома имеется небольшое окно.
Сев в машину и повернув ключ в зажигании, я невольно ухмыльнулась. Нужно будет еще раз просмотреть варианты планировок домов, чтобы не растеряться, когда я проникну внутрь.
Глава 2
Мы — рано созревшие фрукты, а значит, нас раньше съедят.
Водительская дверь открылась, и этот человек сел в машину. Посмотрев на меня в зеркало заднего вида, он ухмыльнулся и покачал головой, бросив мою сумку на пассажирское сиденье.
— Зачем браслеты? Всё равно не убегу, — я решила воспользоваться ускользающим шансом.
— Вдруг задушить попытаешься, — хмыкнул он.
— Могу ведь и ножками, они у меня длинные, — фыркнула в ответ я.
— Ты хочешь, чтобы моя голова оказалась у тебя между ног? Можно устроить, — томно протянул мужчина.
Если бы я умела краснеть, я бы покраснела. Но, увы, такой особенности за мной не наблюдалось, поэтому я просто откашлялась и вымолвила:
— Мне больно.
— Ничем не могу помочь, — пожал плечами мой конвоир.
Я вздохнула и пробубнила себе под нос: