– Ты мне? – чуть нервнее желаемого, крикнул я – сзади налетел парень и, прошипев ругательства, скрылся в здании.
– Да, Игорь, подойди пожалуйста.
Русоволосый, с частыми веснушками парень оказался нашим старостой.
– Привет, э-э… Кирилл?
– Он самый, – вымученно улыбнулся он. Если сравнивать с моим утренним отражением в зеркале, он выглядит опрятнее. Начисто выбрит, рубашка выглажена, а сам распространяет благовоние.
– Чего случилось?
– Тебя требует к себе замглавы гимназии – Его благородие, Абдулов Вениамин Игоревич.
– И не слышал о нём раньше, – нахмуря брови, отозвался я. Кирилл заметно нервничает.
– Это не удивительно, учитывая, что ты новенький. Ну, пошли?
– А занятия? Неужели так срочно? – скис я.
– Очень. Ты чего вообще? – искренне возмутился одноклассник.
– Да только настроился на учёбу, а тут…
Кирилл только большими глазами посмотрел, да помотал головой. Смирившись я последовал за старостой.
Поднялись на третий этаж. По пути встретили несколько знакомых, проводивших любопытными взглядами.
Приёмная заместителя Геннадия Ортеговича находится сразу справа, если смотреть от лестничного марша. Кирилл сделал несколько вдохов-выдохов, а потом коротко постучал. Из-за дверцы позволили войти.
– Ваше благородие, гимназист Игорь Колыванский по вашему указанию прибыл, – едва войдя, провозгласил Кирилл. Я огляделся. Поскромнее, конечно, чем у генерала, но тоже не крестьянская изба. В чём-то даже крикливее – одна из стен пестрит грамотами, благодарственными письмами и орденами. И всё по замглавы честь.
– Вижу, – встретил меня недоброжелательный взгляд карих глаз. Фигура Вениамина Игоревича впечатляет крепостью и размерами. Он словно борец или любитель силовых состязаний. Да и в магическом могуществе далеко не слабак. – А ну, представься!
Меня, конечно, покорёжило, но без промедления заголосил:
– Поручик Игорь Колыванский, Ваше благородие.
– Ступай, Кирилл, – характерно дёрнул пальцами замглавы, а затем встал с массивного кресла.
За старостой закрылась дверь, а я с ожиданием встретил раздражённый взгляд мага. Если не Боярин, то точно уверенный Гридь.
– Рубашка мятая, – с отвращением проговорил он, начав меня обходить, – как и форма. Лицо не брито, сапоги грязные, а уж о блеске не идёт и речи. Волосы к чему так отпустил? Но посещаемость занятий – это самый вопиющий факт, так хорошо характеризующий вас, господин Колыванский.
Последние слова прозвучали скорее как плевок. Меня не взяла ярость только по причине безмерного удивления. Происходящее выглядит каким-то театром.
– О, – поднял он руку, словно бы я что-то хотел сказать, – только не надо говорить о своих заслугах перед городом. Это такому, как наш дорогой Геннадий Ортегович, можно затмить глаза одной-другой драчкой. Там, вроде как победил, здесь кого-то одолел и всё, – показал он на стол пальцем, – готово распоряжение о прохождении аттестации. Жаль я не могу его отменить.
У меня сдавило горло настолько сильно, что стало трудно дышать. Не помня себя потянул руку к вороту, но рубаха и так расстегнута. Готов бросится на вдруг резко омерзевшего мага, от этого меня отделяет какая-то малость, вроде уступчика высотой в палец. Нечто неосознанное удержало от действий на первой волне гнева.
Расхаживающий по кабинету мерзавец продолжает изгаляться надо мной, а в голову пришла мысль, что он полностью уверен в послушности любого гимназиста, или наоборот – пытается спровоцировать на действия. А может быть он знает, что я сирота? Заступиться-то некому, ну разве что самому Ортеговичу, а значит можно унижать и изгаляться.
Впрочем, вряд ли этот хренов замглавы готов пожертвовать собой ради порчи репутации своего руководителя, а ведь совершенно не факт, что тут, в тесноте комнаты, он сможет совладать со мной. Да – маг, да – слегка могущественней моего, но ведь не военный. Ну сколько может быть у рядового гражданского служащего опыта? Неужели я не совладаю с этим? А ну-ка дар от тёмного Бога попробую…
Эфир было знакомо загудел, подчиняясь особой магии, но, вдруг, со звоном всё прекратилось. Я не смог замедлить время, а Вениамин Игоревич как ни в чём не бывало продолжает распространяться про долг гимназиста и особую дисциплину. Все эти манипуляции и эффекты чувствую лишь я.