Изяслав связался с братьями в Смоленске и Новгороде, а также дал сигнал Владимиру Мстиславичу, чтобы он поднимал ранее отказавшихся выступать киевлян. Тот обратился к киевскому вечу с призывом выступить против Ольговичей и Давидовичей. Но призыв этот возымел неожиданное действие. Толпа бросилась к монастырю Святого Феодора, чтобы расправиться с Игорем Ольговичем. Владимир и некоторые бояре пытались остановить киевлян. Владимир вывез Игоря из монастыря, где его едва не растерзала толпа, и сам чуть не погиб. В конце концов Игоря все-таки схватили и после побоев и глумления прикончили. Гибель беззащитного князя-монаха, которого запомнили, при всех его былых прегрешениях, «добрым и поборником отечества своего», потрясла многих. Позже он был причислен к лику святых. Но пока в киевлянах обреталось мало милосердия и трепета. «Не мы его убили, — говорили они, — а Ольгович, Давидовичи и Всеволодович, что мыслили на князя нашего. Но Бог за нашего князя и святая София». Киевская летопись повествует, что ночью над телом Игоря, положенным в церкви Святого Михаила, сами собой зажглись свечи…{120}
Владимир Давидович первым из родни узнал о гибели Игоря и тут же сообщил Святославу. Тот объявил о происшедшем своим боярам «и плакался горько по брате своем». Но война не ждала — и теперь в ней добавилось ожесточения. Глеб Юрьевич привел Святославу новое подкрепление из Суздаля и пошел с ним на Курск. Куряне отказались сражаться за сидевшего у них Мстислава Изяславича и приняли посадника от Глеба. Затем при помощи Святослава Глеб занял Посемье. Здесь к союзникам присоединились сначала «многие» половцы, затем Святослав Всеволодович и, наконец, Изяслав Давидович. Вместе они двинулись дальше, захватывая небольшие города и угрожая Переяславлю. Изяслав Мстиславич выступил против них, на соединение с ним по Днепру спустился брат Ростислав, сжегший по дороге Любеч. Узнав об этом, большинство половцев ушли к себе в степь, а князья повернули к Чернигову. Мстиславичи пошли вслед за ними, захватывая порубежные грады, но, будучи отбиты под Глеблем в окрестностях Чернигова, вернулись в Киев. В начале зимы Давыдовичи и Ольгович послали вновь примкнувших к ним половцев воевать Киевщину{121}.
Весной 1148 года Изяслав Мстиславич вновь двинул полки на Чернигов. К этому времени он успел принудить к миру Глеба Юрьевича, заперев его в Городце; впрочем, Глеб тут же отправил гонцов к Владимиру Давидовичу, упрекая того в бездействии и подтверждая верность. На помощь Чернигову, однако, суздальцы теперь не пришли. Изяслав с киевскими, туровскими и волынскими войсками, берендеями и союзными венграми стоял под Черниговом три дня. Давыдовичи и оба Святослава сидели в городе, не решаясь выйти на бой. Тогда Изяслав отошел к Любечу, рассудив, что в этом родовом замке «вся жизнь» черниговских князей. То ли по этой причине, то ли потому, что отступление киевлян позволило подойти союзникам — рязанским князьям и половцам, черниговцы действительно вышли следом к Любечу. Однако теперь уже Изяслав отказался от битвы — не решившись сражаться спиной к Днепру, на котором начался ледоход, он поспешил переправиться на правый берег и вернуться в Киев. Черниговские князья тоже разошлись по своим городам, однако вскоре Владимир Давыдович призвал к себе обоих Святославов, чтобы заявить, что дальше продолжать войну не может. К Юрию отправили посольство с упреками за недостаточную помощь Чернигову и угрозой разорвать союз, если он не явится на юг. Юрий отправил вместо себя старшего сына Ростислава, однако тот, недовольный отцом, сразу же перешел на сторону Изяслава Мстиславича, который позже выгнал ради него из Городца его брата Глеба.
В этих условиях даже Святослав Ольгович не готов был продолжать войну. Прибывшее в Киев посольство передало его примирительные слова: «Так было при дедах наших и при отцах наших — мир стоит до рати, а рать до мира. Ныне же не обижайся на нас за то, что мы устали на рати. Ведь нам жаль брата нашего Игоря, — того лишь добивались, чтобы отпустил ты брата нашего. Уже брат наш убит, пошел к Богу, а там нам всем быть. То Божья воля — а нам доколе Русскую землю губить? Лучше бы поладить». После пересылок с Ростиславом Смоленским великий князь согласился замириться на условиях сохранения границ и прощения крови Игоря. В Спасском соборе Чернигова все четверо князей присягнули перед белгородским епископом Феодором и печерским игуменом Феодосием «вражду из-за Игоря отложить, Русскую землю блюсти, и быть всем как один брат». Осенью у Городца Давыдовичи встретились с Мстиславом Изяславичем Переяславским, затем к ним присоединились сам Изяслав и Ростислав Юрьевич. Обсуждалась война против Юрия. Изяслав был оскорблен отсутствием обоих Святославов и попрекнул Давыдовичей. Те ответили: «Что ни брат Святослав не приехал, ни сын твоей сестры — то так и есть. А мы все крест целовали на том, что где твоя обида будет, там мы будем с тобой». Постановили, что Давыдовичи и Святослав Ольгович будут прикрывать от Юрия Вятичскую землю — это была задача довольно безопасная и почти нейтральная. Стремясь привязать Ольговича крепче, Ростислав Смоленский попросил руки его дочери для своего старшего сына Романа. Невеста отправилась из Новгорода-Северского 9 января 1149 года. Так между Мономашичами и Ольговичами был заключен еще один родственный союз — не более надежный, чем предыдущие, как показал уже следующий год{122}.