Узнав о половецком походе, Игорь переправился обратно на правый берег Ворсклы ниже по течению, у города Лтавы (видимо, нынешней Полтавы) и скорым маршем двинулся к Переяславлю, надеясь перехватить кочевников на подступах. Половцы двигались неспешно, разоряя попадавшиеся на пути села, опустошив окрестности городов Баруча и Серебряного, так что Игорю легко удалось нагнать врагов. Степняки были захвачены врасплох. Увидев превосходящее их числом и свежее русское войско, они не решились принять бой и бежали, бросив весь захваченный полон. Дружинники Игоря кинулись вдогон, часть половцев перебили, захватили пленников. Эта победа случилась 20 июля — «так помог Бог христианам в день святого пророка Илии».
От Переяславля Игорь, освободив русских и торческих пленников и гоня с собой половецких, с богатой добычей двинулся к Киеву. Он хотел 24 июля отметить с уже севшим на киевском столе зятем Романом день памяти святых князей-страстотерпцев Бориса и Глеба. К утренней службе Игорь не поспел, но въехал в город к вечерней. На следующее утро князь встретился с братьями-Ростиславичами Романом, Рюриком и Мстиславом. Каждому из них досталась доля добычи. Любопытно, что летописец при рассказе об этом использует слово тюркского происхождения «саигат», которое русские переняли то ли от «черных клобуков», то ли от самих половцев. После распределения «саигата» Игорь простился с Ростиславичами и отправился «восвояси»{216}.
Между тем конфликт Андрея с Ростиславичами все-таки случился. После того как Юрий Андреевич в начале 1172 года сел в Новгороде, Ростиславичи стали высказывать недовольство. Когда Андрей потребовал выдать ему троих киевских бояр, подозреваемых в отравлении князя Глеба, Ростиславичи отказали. Прогневавшийся Андрей потребовал, чтобы Роман возвращался в Смоленск, а его братья оставили города Киевщины. В Киев суздальский князь теперь определил своего брата Михалка, а тот, не решившись сесть в столице, отправил на пустующий стол младшего брата Всеволода. Роман беспрекословно повиновался Андрею, но младшие Ростиславичи взбунтовались. Обвинив Боголюбского в нарушении крестоцелования, они ночью ворвались в Киев, схватили Всеволода Юрьевича и посадили на княжение Рюрика Ростиславича{217}.
Святослав Всеволодович решил, что его час настал. В том же 1172 году он заложил на княжеском дворе в Чернигове храм Архистратига Михаила, своего святого покровителя{218}, — должно быть, стремился заручиться поддержкой свыше. Понемногу, как бы по обстоятельствам, Чернигов возвращался в политическую жизнь Руси в эти самые сумбурные месяцы замятии, когда киевский престол то пустовал, то захватывался по случаю. Обстоятельства и впрямь благоприятствовали Святославу Владимир Ярославич, сын Осмомысла и зять Святослава, поссорился с отцом, изменявшим его матери Ольге Юрьевне, и вместе с ней бежал из Галича к Ярославу Изяславичу Луцкому, который правил теперь на Волыни. Галицкий князь потребовал его выдачи, и напуганный Ярослав спровадил изгнанников в Торческ, к Михалку, брату княгини Ольги. Тогда Святослав пригласил Владимира Ярославича в Чернигов, обещав отправить зятя в безопасный Суздаль к другому дяде, Андрею, — но выполнять обещание не спешил.
Тем временем Ростиславичи собрали войска и выступили против Михалка. После нескольких дней осады Святослав предложил свое посредничество, и стороны заключили договор: Михалко и Святослав признавали Рюрика Ростиславича киевским князем, в обмен тот давал Михалку Переяславль; Всеволода Юрьевича освобождали из плена в обмен на выдачу Владимира Ярославича, которого Ростиславичи собирались отослать к отцу{219}. Договор на первый взгляд был невыгоден для Андрея и ничего не давал Святославу, кроме сомнительной славы предателя собственного зятя. Однако на деле Святослав обеспечил свободу брату Боголюбского и увеличил собственный политический вес в его глазах. Принятое же при его участии решение о передаче Переяславля резко усиливало позиции Юрьевичей на юге в преддверии событий, которые Святослав постарался немедленно ускорить.