Он люто его ненавидел за испорченную жизнь, за просто его существование и… за маму… Глаза Игнориэля то наполнялись слезами, то мгновенно пересыхали от переполняющей его ярости. Всех свой пыл он сдерживал в себе, чтобы опять не напугать и так в страхе дрожащую Джинжер. Юноша корил себя за то, что позволил себе напугать дорогое его сердце существо своим поведением, но в тот момент он правда не мог ничего с собой сделать, хоть и знал, что девушка впадает в истерику и неконтролируемую панику, если кто-то при ней начинает ругаться или повышать голос. Она до сих пор так и не объяснила ему, почему так сильно этого боится, и от этого в душе парня начал расти камень, утяжеляющий его состояние с каждым разом, как Джин начинала переводить тему в разговоре об её страхах. На первый взгляд она такая жизнерадостная, открытая, но попытавшись заглянуть за милую маску, находишь там страшную запечатанную дверь, закрытую изнутри на сотню замков, чтобы никто и никогда не узнал ничего лишнего о ней и её жизни до поступления в академию.
Так и пройдя в раздумьях до танцевального зала с более-менее успокоившейся девушкой на руках, Игнориэль остановился, увидев, как из ближней от него двери выбежала Катя. Она выскочила в коридор в чём была: в розово-зелёном купальнике, расшитым стразами, в подпрыгивающей от каждого движения пачке, белых колготках, пуантах, но при этом с распущенными русыми волосами, развивающимися за ней по воздуху. Второкурсница, не заметив ребят и не сбавляя скорости, радостно неслась по коридору первого этажа.
- Интересно, - встал в ступор эльф, - кого она так радостно встречать бежит?
Тут входная дверь распахнулась, и внутрь зашли четыре мощных телохранителя в чёрных костюмах, они встали квадратом посреди зала, отгоняя со всех сторон зевак и просто любопытных. Когда все расступились, один из охранников произнёс что-то в рацию и в холл вошёл кто-то ещё в сопровождение двух других телохранителей. Подойдя поближе, Игнориэль понял, почему многие девушки в коридоре восторженно завизжали. Это был высокий широкоплечий молодой мужчина, лет двадцати пяти, безумно красивый, одетый в идеально выглаженный белый костюм с пурпурным галстуком, подходящий под цвет его искрящихся глаз, на его левой руке сверкали дорогущие золотые часы с платиновыми стрелками, а в натёртых белым гуталином кожаных туфлях, запросто можно было бы увидеть собственное отражение. Он с надменной улыбкой поприветствовал рвущихся к нему девушек, натиск которых еле сдерживали телохранители, зачесал рукой свои блестящие русые волосы назад и уже хотел что-то сказать охранникам, но его остановили счастливые крики:
- Папочка!
Телохранители расступились, и на шее мужчины повисло хрупкое тело Кати.
Кощей обнял её в ответ, одним движением приподнял и на радостях прокрутил в воздухе.
- Иголочка моя ненаглядная, - улыбался Бессмертный во все тридцать четыре белоснежных зуба, - какая ты у меня красивая! – восхитился он, обратив внимание на костюм дочери, - как ты? Как нога? Быстро срослась?
- Конечно, всего неделя и я снова вернулась в студию, а то мои девочки начали скучать без тренировок.
- Как вижу, ты не отменила выступление.
- Конечно нет! Они так долго готовились, что я просто не могла отказать им в выступлении. Ты же посмотришь на нас? Правда-правда? – подпрыгивала девушка рядом с отцом, направляясь в сторону студии.
- Ты что, как я могу пропустить выступление своей дочурки? Я лучше отдам кому-нибудь свою иглу на растерзание, но не пропущу ни одного твоего выступления, - он ещё раз обнял её, - а почему ты не заплетённая? Это фишка выступления?
- О, нет, мы ждём одну девочку, она обещалась заплести нас и накрасить, - она повернула голову в сторону Игнориэля и Джинжер, наконец, заметив их, - а вот и она.
Катя побежала к джину, схватила её за руку и, выкрикнув напоследок отцу: «Поднимайся пока в зал, мы третьи», скрылась в гримёрке, захлопнув за собой дверь.
Глава 14 Родительский день. Часть 4
Пожалуй, обо всех деталях и тонкостях последних штрихов я вам рассказывать не буду, поэтому сразу переношу вас в актовый зал за пять минут до начала концерта.
Помещение было переполнено, несмотря на все усилия Лешботовых, стульев хватило не на всех, поэтому четвёртая часть публики была вынуждена стоять. Вот последовало просьба о тишине, выключился свет, а мистер Эмилион, в роли ведущего, объявлял первый номер.