Это было жестоко, но не так уж далеко от истины. Но как можно сказать мужу, с которым прожито уже почти двадцать лет, что каждый раз, когда он усмехается, у нее возникает чувство, будто он страдает легким умственным расстройством. Ответ был предельно прост: «Невозможно». А вот улыбка у Джеральда была совершенно иная.
Улыбался он мило. Джесси полагала, что именно из-за этой улыбки, такой нежной и открытой, она стала встречаться в ним. Его улыбка напоминала Джесси улыбку отца, когда тот рассказывал семье удивительные истории о «старых добрых временах», потягивая предобеденную порцию джина с тоником.
Теперь это была не улыбка. Это была именно усмешка (одна из ее версий), которую Джеральд обычно приурочивал исключительно к подобным случаям. Она думала, что Джеральд считал эту усмешку волчьим оскалом. Возможно, даже бандитской ухмылкой. С ее точки зрения, когда она лежала в одних трусиках с поднятыми над головой руками, эта усмешка казалась глупой.
Нет… полоумной. В конце концов, Джеральд не был одним из тех мужчин в дьявольском обличье из порнографических журналов, над которыми он пережил столько неистовых извержений в пору полового созревания, когда был таким одиноким и толстым; Джеральд был адвокатом с розовым, слишком большим лицом под залысинами, грозящими перейти в полную лысину. Просто адвокатом с бесформенным, увеличенным комком под плавками. Лишь немного увеличенным, вот и все.
Размер его эрекции не был таким уж важным фактом. Самым главным была усмешка. Она не сильно изменилась, а это означало, что Джеральд не воспринял ее слова всерьез. Заранее предполагалось, что Джесси должна сопротивляться, в конце концов это была всего лишь игра.
— Джеральд, я серьезно.
Усмешка стала шире. Стали видны еще несколько неповрежденных зубов адвоката; коэффициент его умственного развития упал еще на двадцать или тридцать баллов. И Джеральд все еще не слышал ее.
«Ты уверена в этом?»
Она была уверена. Джесси не могла читать его, как открытую книгу — для этого, ей казалось, нужно больше, чем семнадцать лет замужества, — но она думала, что обычно понимает, что с ним происходит. Ей казалось, что произойдет нечто ужасное, если она перестанет понимать Джеральда.
«Если это правда, малышка, почему же тогда он не понимает тебя? Почему же он не понимает, что это не просто новая сцена в старом эротическом фарсе?»
Теперь наступил черед Джесси нахмуриться. Внутри у нее всегда звучали голоса — Джесси считала, что то же самое происходит со всеми, однако обычно люди говорят об этом не чаще, чем о функциях кишечника, — большинство из этих голосов были старыми друзьями, такими же удобными и уютными, как комнатные тапочки. Но это был новый голос… и в нем не было ничего уютного и приятного. Голос был громким, звучал молодо и энергично. В нем сквозило нетерпение. Теперь он снова заговорил, отвечая на собственные вопросы.
«Это не потому, что он не понимает тебя, малышка, просто иногда он не хочет понимать».
— Джеральд, действительно… я не хочу. Принеси ключи и открой наручники. Мы сделаем кое-что другое. Я буду сверху, если ты хочешь. Или ты будешь просто лежать, закинув руки за голову, а я помогу тебе, ты знаешь, по-другому.
«А ты уверена, что хочешь этого? — спросил новый голос. — Действительно ли ты хочешь заниматься сексом с этим мужчиной?»
Джесси закрыла глаза, как будто таким образом могла заставить замолчать этот голос. Когда она опять взглянула на Джеральда, он стоял в ногах кровати, перед его плавок выпирал, как нос корабля. Ну, возможно… как нос маленькой игрушечной лодочки. Его усмешка стала еще шире, обнажая коренные зубы с золотыми коронками с обеих сторон. Джесси поняла, что она не просто не любит эту бессмысленную усмешку — она ее органически не переваривает.
— Я позволю тебе встать… если ты будешь очень, очень хорошей. Можешь ты быть очень, очень хорошей, Джесси?
«Банально, — прокомментировал голос. — Очень банально».
Большими пальцами Джеральд зацепил пояс плавок, имитируя нелепый жест прожженного гангстера. Плавки быстренько соскользнули вниз, минуя незначительный аппарат любви. И вот он здесь, обнаженный. Не такой уж грозный и устрашающий, как тот двигатель любви, который она впервые увидела подростком на страницах «Фанни Хилл», а нечто мягкое, розовое, усеченное, длиною всего в пять дюймов почти незаметной эрекции. Два или три года назад в одну из своих редких поездок в Бостон она посмотрела фильм «Брюхо архитектора». В голове пронеслось: «Отлично. Теперь я смотрю на пенис адвоката». Она прикусила кончик языка, чтобы не рассмеяться. Смех сейчас выглядел бы неучтивостью.