— Вы уж хоть помалкивайте, я и так насилу отбоярилась. Пришлось сказать, что поддаваться или не поддаваться Ивану Георгиевичу — прерогатива Верочки Шмелевой, — она лукаво усмехнулась. — Что же касается вашего вопроса… Иван беспокоит меня. С его складом характера, да еще в возрасте, который здесь, на Кремле, именуют «жеребячьим», невыносимо быть все время на вторых ролях. А с такими старшими родственниками, как его величество и вы, на первые пробиться практически невозможно. Уязвленное самолюбие нуждается в периодической смазке, уж поверьте мне. Иначе вы дождетесь неприятностей, причем довольно скоро.
Великий князь резко посерьезнел и заговорил еще тише.
— Вы что-то знаете?
— Я — нет, — пожала плечами Мария, — иначе говорила бы не с вами, а с Василием. Но некоторые моменты нельзя не заметить. Мне не нравится окружение Ивана. Слишком много амбиций, слишком много фатовства. Так и до Фронды недалеко, а вы не хуже моего понимаете, как все зыбко. И знаете… мне кажется, что Ивана пытаются… подставить, что ли. Сконцентрировать внимание на нем, использовать в качестве маскировки. Сам-то он отнюдь не дурак, все прекрасно понимает относительно своих перспектив и, что важнее, способностей. И давеча жаловался мне, что не может сообразить, кто мутит воду. Я могу ошибаться, но, по-моему, следует пристально присмотреться к семье Лавровых, в частности к Дмитрию Федоровичу. А Иван… ложная цель, понимаете?
— Сходную точку зрения Василий Андреевич уже высказал мне, — мрачно кивнул Константин. — Проблема состоит в том, что предпринять какие-то меры заблаговременно практически невозможно…
— …а если не заблаговременно, то можно и опоздать, — подхватила графиня.
— Именно.
Обменявшись серьезными, напряженными взглядами, они продолжили прогулку в молчании. Каждый думал о своем.
— Если вы хотите, чтобы я поработала над этим вопросом, мне понадобится изменение допуска, моего не хватит, — осторожно предложила графиня, прерывая затянувшуюся паузу.
— Пока не стоит, Мария. У вас и так достаточно забот. Пусть этим занимаются те, кому положено по должности.
— Воля ваша. А почему, собственно, генерал Зарецкий обратился к вам, а не к его величеству?
— Его величество… — великий князь замялся. — Отец сдал в последнее время. Сильно сдал. Кроме того, он питает к Ивану заметную слабость, и я не хочу волновать его понапрасну.
— В этом что-то есть, — кивнула его конфидентка. — Но сложности, возникновение которых прогнозирует генерал, касаются его величества напрямую. Как минимум невежливо выключать его из решения проблемы так, будто он уже сложил с себя корону. А ведь Георгий Михайлович не только император, он — отец. И не только Ивана, но и ваш.
— Вы, несомненно, правы. Думаю, что обсужу с ним этот вопрос в ближайшее время. Но хватит о неприятностях. Когда вы ожидаете возвращения Никиты?
— В среду. А в пятницу милости просим в «Подкованный ботинок», намечается веселье. Вы ведь придете?
— Ну конечно приду! — расхохотался Константин, и они, развернувшись, двинулись обратно.
Двое мужчин, издали наблюдавших за парой, недовольно переглянулись.
Никита мрачно глядел на столик маленького кафе. Два и один… кто бы сомневался. Две женщины и один мужчина. Прав ли он? Почти наверняка — да. Справедлив ли? По отношению к жене — справедлив? Ох, вряд ли. Правота и справедливость вообще вещи разные, а уж в отношениях между людьми и подавно. Строго говоря, вся эта история и по отношению к Даше не слишком справедлива…
Ох, Дашенька, солнышко мое зеленоглазое, мягкое да ласковое… чего за благоверной сроду не водилось, так это мягкости. Отец-то дело говорил. Тепло с Дашей, тепло и уютно. Вот только одно дело, когда встречи редкие и тайные, а как оно повернется, если вместе жить станем, это еще бабушка надвое и вилами по воде. Как бы загодя узнать — прав ты все-таки, Никита? Не прав?
Вот уж кто точно прав, так это Маша — нельзя им разводиться сейчас. А может быть, попробовать начать все сначала? Теперь он будет на Кремле постоянно, а любовь — штука такая, вот она есть, а вот и нету ее. И снова есть. Проверено. На практике. Хотя… когда он сказал об этом жене, та грустно улыбнулась, и заметила, что они — не переписчики книг из старинных монастырей. Да и как ни тщились древние копиисты отскрести пергамент, чтобы снова писать на чистых листах, какие-то следы все равно оставались. Начало означает новизну, а откуда ей взяться?
Как ты начнешь заново, спросила она, если знаешь супруга как облупленного? Как он реагирует на ту или иную ситуацию, что и в каких случаях говорит или не говорит. Где у него родинки, на каком боку он предпочитает спать. Вообще-то правша, а чашку или бокал неизменно подносит к губам левой рукой. Когда принимает душ, бурчит под нос «Балладу о королевском бутерброде». Кофе пьет без сахара, а чай, наоборот, больше похож на сироп. Если ушибается, или спотыкается о кошку, или просто что-то не получается — рявкает «Так твою налево!» Куда ты денешь все эти мелочи, которые узнались не за дни, не за месяцы — за годы…