— Батя, ну что вы всё о делах да о делах! Давайте за сына! — в зал ввалился Илюха, и разговор с неудобной темы сменился на приятную.
Тем более, презентованный мне Конём самогон нашёлся. На кедровых орешках, двойной перегонки! Высший сорт! Все как и обещал Егор.
— Вещь! — дружно оценили напиток мужики.
Сидели часов до четырех, потом Илья уснул, а офицеры разошлись по домам. Коля пошёл к дочке, у которой был в гостях, а Валера к жене поехал. Машина-то во дворе все это время его дожидалась! «Бедный водила», — представил я шофера, зябнущего в тёмном дворе, пока в тепле его пассажир обсуждал судьбу Союза под чудо-самогон от Конева.
Машину подали ровно в семь тридцать, так что поспать удалось всего часа три, не больше. Глянул на Илюху, безмятежно раскинувшегося на диване — пускай дрыхнет, будить не стану. Ключи от моей квартиры у него есть — проснется, сам закроет.
Водитель — парень молодой, лет двадцати пяти, наверняка офицер, хоть и в штатском — аккуратно отвёз меня на моей же «восьмёрке» на работу.
На Аньку не дышу, сам чувствую, как перегаром от меня тянет. Да ещё голова раскалывается. Ну не алкоголик я, поэтому с похмела болею.
— Ох ты! Рассольчик будешь? У нас в холодильнике огурчики маринованные, — Анька с пониманием пододвинула ко мне стакан с крепким чаем.
— Тащи! Когда бюро? В девять?
— Так отменили же! На понедельник перенесли! — обрадовала меня Малова.
Вот это поворот! Ну и зачем я сегодня на работу приперся?
— Чёрт! Ладно, тогда уже без меня, я ведь в воскресенье улетаю на соревнования.
— И это тоже перенесли. На субботу тебе билет взят — звонили из федерации, попросили прилететь на день раньше, — Анька сверилась с записями.
— В Норвегию тоже билеты поменяли? — оживился я.
— Нет, всё как планировали — в воскресенье после обеда вылет.
— Так мне гостиница будет нужна с субботы на воскресенье. Что ещё? Говори уже.
— Сказали, что тебя там встретят. Я спросила насчёт номера…
— Да шут с ним, сам устроюсь, если надо, — отмахнулся я.
Сразу уехать не получилось — меня дернул к себе Шенин и стал накручивать по поводу будущих соревнований. Видно было, что шеф в меня верит, но имелся какой-то второй смысл в его словах… Что именно выяснилось уже перед самым моим уходом:
— Хороший ты парень, Толя, но с бабами там поаккуратнее будь!
Напевая про себя песенку из репертуара Владимира Семеновича — «Там шпионки с крепким телом…», еду домой. Делать мне до завтрашнего утра совершенно нечего, поэтому намыливаюсь вместе с Ильей, которому дали отгул по случаю рождения ребенка, к молодой мамаше в роддом.
Вахтёра-алкаша сменила пожилая благообразная нарядная женщина. Как-никак, она лицо роддома! У входа уже толпились посетители — молодые отцы и целые компании родных и друзей, поэтому сразу зайти внутрь не удалось — выносили новорожденного. Торжественно открылась дверь и две улыбающиеся врачихи вынесли сверток, перевязанный голубой лентой, а значит, пацан это! Традиции у нас живучи, была бы девка — ленточка была бы розовая. Присутствующие громкими криками встретили пополнение в семействе, а папаша, нескладный молодой парень, вместо того чтобы взять малыша, рванул к жене, которая тихонько шла следом. Мордашка у молодой мамы была измученная — настрадалась, наверное. Впрочем отец и другие родственники, судя по их помятым лицам, тоже страдали, но по другой причине.
— Эх, скорей бы сына увидеть, — прыгал за спиной молодым козликом мой друг.
— Не положено! Передачку возьмём, а пропускать не пропускаем! — встретил нас внезапный барьер в коридоре. Прямо перед ступеньками наверх был ещё один пост, и там стояла бабища весом килограммов этак сто двадцать.
— Со мной можно, — услышал я за спиной голос Валерия Ильича, который пришёл увидеть другого Валерия Ильича и не дал мне проверить силу моего удостоверения.
Но советская медицина меня в этот раз удивила — к ребёнку нас все же не пустили!
— Нельзя пока. Мы покажем вам его в окошко в палате.
— С улицы? — затупил Илья.
— Нет. Окно в коридор выходит, — ласково улыбнулась главврач.
Кем была роженица, доктор явно в курсе. Это было заметно и по палате, куда нас пустили. Ленка сидела на кровати, а обе соседние койки были аккуратно заправлены и пустовали. Видимо, для такой пациентки палату заранее «разгрузили». Перед Лукарь-Недолюбко стояла тарелка с кашей и гранёный стакан с чаем, в руке она держала кусок хлеба с маслом. Увидев нас, девушка встрепенулась, и масло тут же шлёпнулось на простыню.