— Есть книги, которым нельзя заткнуть рот, которые нельзя сжечь! — Георг Ворнхолм пристально посмотрел на Мирна и отчеканил: — Можно убить летописца, но не Летопись. Ей тысяча лет, за это время её пытались уничтожить тысячу раз. Чем больше пытались, тем сильнее она становилась.
— В самом деле, ты историю неплохо знаешь, — заметил Айварих.
— В моей семье чтут традиции.
— Поэтому из твоей семьи ты один остался? — грубо пошутил Айварих, а когда Ворнхолм сделал вид, что не слышал, добавил: — А мне вот никто толком про Летопись не рассказывал, хотя мои предки когда-то ею владели. Хватит, Оскар! — Айварих оборвал Мирна, который хотел сказать что-то ещё. — Уверяю тебя, мой новый летописец крайне богобоязненный мальчик, совершенно искренне решил себя посвятить Летописи. Мне его Энгус порекомендовал, это его племянник, — Айварих кивнул на барона Энгуса Краска, главу Монетного двора, чья высокая сухая фигура во всём чёрном возвышалась над всеми, кроме короля. В отличие от Мирна, Энгус Краск принадлежал древнему дворянскому роду и терпеть не мог выскочку из низов, чей отец был простым нотариусом.
Оскар враждебно посмотрел на Краска:
— Лучше бы ему уйти в монастырь и очиститься перед Богом от прежних грехов вместо того, чтобы совершать новые, служа ереси!
— Он как раз в монахи собирался, да я уговорил его передумать, — засмеялся Айварих. — Уж больно красочно дядя его достоинства расписал.
— Да и не все монахи — пример для подражания, — добавил Фроммель, который с интересом прислушивался к разговору: — Надеюсь, что твой племянник будет служить королю верой и правдой, как ты, Энгус!
Краск процедил сквозь зубы:
— У меня нет в том сомнений. Главное — новый летописец принят Летописью. Как известно, её не обмануть. Зря Оскар волнуется.
— Ваше Величество, Господь мне свидетель, меня более всего волнует то, что эта Летопись до сих пор существует. Её необходимо уничтожить! На ней печать дьявола! — упрямо гнул своё Мирн.
Все удивлённо смотрели на разгорячённого Оскара, который обычно не обращался к королю первым. Всегда крайне вежливый, свою точку зрения он доводил до короля только тогда, когда король сам его просил. Впрочем, король обращался к нему часто, ибо, несмотря на молодость — ему было всего двадцать семь, — Оскара Мирна знали далеко за пределами Сканналии благодаря его образованию, знаниям, трудам и обширным связям среди учёных, богословов и философов.
— Тебе же сказали, её нельзя уничтожить! — раздражённо бросил Айварих. — Валамир пытался, так Сканналия чуть в покрытый льдом остров не превратилась. Почему, думаешь, Дайрус летописца приказал убить? Да чтобы в стране не одно восстание началось, а сотня. Вон, у Георга спроси или у Ривенхеда.
— Если не ошибаюсь, летописец жил где-то за кладбищем в лесу, — задумчиво сказал Ворнхолм. — Каким образом его могли убить? Разве Летопись не защищает своего слугу?
— Очевидно, плохо защищает. Или она решила, что слугу пора сменить, — ядовито заметил Айварих. — В любом случае, новый летописец будет во дворце жить. Утром его вместе с Летописью привезли.
— Сюда?! Во дворец?! — задохнулся Оскар от возмущения. — Ваше Величество, умоляю, подумайте, что скажет святейшая церковь?! Несомненно, доминиарх Ривенхед согласится с тем, что дворец не место для языческих ритуалов!
Теодор Ривенхед, пожевав полными губами, кивнул, отчего его второй подбородок стал ещё заметнее, и изрёк:
— Мирн, без сомнения, прав, Ваше Величество. Я, как преданный вам всей душой слуга и представитель пантеарха, обеспокоенный благополучием нашей цветущей страны, хотел бы искренне и со всем уважением предостеречь вас от…
— Доминиарх делами церкви занимается, государственные дела — моё дело. Или ты хочешь, чтобы Дайрус и до нового летописца добрался?
— Ваше Величество, мы, безусловно, осознаём возможные последствия, однако церковь не может одобрить…
— Я сказал, хватит! — оборвал Айварих. — Летопись слишком важна, чтобы её так далеко от дворца держать! И вообще, мы здесь не для того, чтобы мои решения обсуждать, а чтобы зрелищем наслаждаться. — Палач как раз собирался отрубить Белесу правую руку; перед этим к нему подошёл священник и предложил ему покаяться напоследок, прикоснувшись к лику сына Божьего Зарии и его матери. Белес с отчаянной ненавистью смотрел на окружающих, потом обернулся к королевской трибуне и зашевелил губами, словно пытаясь что-то сказать. То ли Айварих его пожалел, то ли ему надоело — по сигналу короля палач нанёс быстрый удар по оставшейся руке. Не успел Белес дёрнуться, как палач снёс ему голову.