– Ну, Макиавелли, что вы теперь порекомендуете?
Ректор тоже подошел к окну. Он несколько раз откашлялся, прежде чем сказать:
– Я уверен, что они не хотят ничего дурного. Просто балуются ребята…
– Уж не для того ли они пришли, чтобы пропеть рождественский гимн? – сказал Чарльз. – Только ведь сегодня не рождество…
Майра Солмон вернулась в комнату с малышом на руках. Старшие – девочка и мальчик, сонные и испуганные, цеплялись за ее юбку. Эта маленькая группа казалась как бы сошедшей с плаката «Неделя американского материнства».
– Делайте что-нибудь! – с ненавистью в голосе сказала Нейджелу Майра. – Делайте, ну!
– Леон, пойдите позвоните в полицию! Нечего ждать! – сказал Чарльз.
Но Солмон не двинулся с места, словно не в силах уразуметь, что происходит. Чарльз догадывался, какие страшные, бредовые образы возникают сейчас в его мозгу. Если бы Леон заговорил, то, наверное, о гестапо и газовых камерах, а не о той реальной опасности, которая нависла над ним и, приняв форму пародии на фашистские зверства, несомненно, могла иметь, как ни странно, сходные последствия. «Ничто так сильно не парализует волю, – подумал Чарльз, – как бредовая переработка фактов, представляющих прямую угрозу».
– Если вы не пойдете, должен буду пойти я, – сказал Чарльз. – Где у вас телефон?
Леон кивком указал на переднюю, и Чарльз направился было туда, но Герман Сэйр преградил ему дорогу.
– Да успокойтесь вы все! Не делайте из мухи слона! Это же всего-навсего кучка ребят! Хармон, выйдите к ним и велите разойтись!
В это время в толпе стали громко хлопать в ладоши и скандировать:
– Дай-те Блен-ту иг-рать! Дай-те Блен-ту иг-рать!
Сенатор Стэмп, не поднимаясь с кушетки, тупо огляделся.
– Что происходит? – спросил он. Ректор Нейджел уже овладел собой, но все-таки неуверенно топтался на месте.
– Что мне им сказать? Насчет этого… насчет завтрашнего дня?
Сэйр с нескрываемым презрением смерил его взглядом:
– Чего вы испугались, революции? Пустите, я сам с ними справлюсь! – И он с решительным видом направился в переднюю. Было слышно, как он отпер наружную дверь. В ту же минуту пение на улице смолкло, поднялся свист и вой, и мистер Сэйр поспешил обратно в дом.
– Они закидали меня сосисками, – пожаловался он, вытирая лицо носовым платком. – Небось решили, что это вы, Солмон.
– Я вызову полицию, – повторил Чарльз, но на этот раз его остановил ректор Нейджел:
– Пожалуйста, не надо! Это моя обязанность, я не могу от нее уклониться. Не надо впутывать полицию, пока прямой надобности в этом нет.
– Будет, когда придется пересчитать трупы, – сказал Чарльз. – Ладно, действуйте сами, только поскорее!
Нейджел вышел на крыльцо. Крики возобновились с новой силой и сразу стихли, как только студенты узнали ректора.
– Сейчас же перестань реветь! – цыкнул Леон на своего ребенка, но тут же стал гладить его по головке, приговаривая: – Ну полно, полно… Теперь и на улице и в комнате было тихо, если не считать всхлипываний малыша. Все отчетливо слышали, что говорил Нейджел:
– Немедленно прекратите эту позорную демонстрацию! Вы ведете себя как дикари. Мы живем в цивилизованном обществе, и я ничего подобного не допущу. Опомнитесь! Вы же леди и джентльмены, а не гориллы. Позор! Из-за такого пустяка, как футбольный матч, вы подняли форменный бунт. Стыдитесь!
– А как будет с Блентом? – крикнул кто-то из толпы.
– Молодой человек, я вас не вижу… Эй, выключите там фары! Я не знаю, кто вы, молодой человек, но одно я знаю точно: ректор этого колледжа я, а не вы!
Послышались редкие смешки, и Нейджел продолжал уже спокойнее и увереннее. Он напомнил Чарльзу эстрадного комика, которому удалось с трудом овладеть своей аудиторией.
– Запомните, молодой человек и все остальные тоже: не вы здесь делаете политику. Политику делаю я, и я не обязан перед вами отчитываться и ждать вашего одобрения моих действий, которые я нахожу нужными. Быть может, кто-нибудь желает это оспорить?
Толпа глухо зашумела и стихла. Никто не пожелал заговорить.
– Я вижу, что разногласий по главному вопросу у нас нет. Итак, прошу не забывать того, что я сказал. Я верю, что если бы не естественная забота о товарище, вы не устроили бы этого позорного спектакля, но имейте в виду, что только в соответствии с политикой нашего учебного заведения, а вовсе не в угоду вам мы пересмотрели дело, которое привело вас сюда, и нашли возможным решить его положительно.
Возможно, до студентов не вполне дошел смысл изысканной речи ректора, ибо желаемой реакции не последовало, и тогда Нейджел добавил еще более официальным тоном: