— Вот люди! — поддакнул Коноплев. — Объясняешь им, объясняешь... Пока по мозгам не получат — никакого понятия.
— Ну, — сказал Гоша, — давайте выпьем! А то с этой политикой и экономикой забудешь, зачем собрались... Ну, пусть земля ей будет пухом.
— Только не чокаться, не чокаться! — закричал Коноплев, когда Гоша, забывшись, протянул свою рюмку к рюмке Фрязина.
Володя внимательно смотрел на происходящее. Все усиленно работали челюстями, закусывая. Только Томилин ничего не ел. Дрожал, сжимая посиневшие губы.
— Может, скажешь чего, Олежка? — ласково спросил Гоша Томилина. — Ты, я смотрю, совсем плохой. Температура?
Тот кивнул утвердительно.
— Может, тебе, Олежка, прилечь? — спросила мать погибшей, участливо глядя на зятя. — Или чаю с малиной?
— Водки ему с перцем! — смеясь, присоветовал Коноплев.
— Ты где находишься? — цыкнул на него Гоша. — Ну раз желающих нет, скажу я...
Он налил себе водки и встал, следя взглядом, как поднимаются со своих мест остальные.
Гоша смотрел цепким взглядом, будто фотографировал, кто сам вовремя поднялся, кого пришлось подталкивать.
— Если бы можно было, я бы с тобой, родная моя, поменялся, — сказал Гоша, и слезы выступили на его глазах. Он шумно всхлипнул. — Нет мне без тебя никакой радости от этой жизни! Ничего не осталось! Только проклятое дело да мать Россия! И еще долг — найти того, кто это сделал. И если... если он здесь, среди нас... — в полной тишине он обвел тяжелым взглядом присутствующих, — я клянусь тебе, родная, что найду его! И брошу его мерзкое тело к твоим ногам.
Сказал и с размаху ударил опустевшей рюмкой об пол. И Коноплев тут же это за ним повторил. И Тимур.
Томилин рюмку бить не стал. Поставил ее дрожащей рукой на стол, не допитую.
— У нас, Томила, пьют до дна, — сказал Гоша. — Пей, ,Олежка, больше нам не видать нашей Еленки...
И заплакал, протянув руки через стол к несчастному Томилину.
Была уже полночь, когда Мансуров со своей охраной подъехал к дому сына Президента.
Там его ждали. Мансуров жестом остановил охранников, и они снова сели в автомобили.
Мансуров молча отдал свой пистолет секьюрити, встретившим его у входа. Потом в их сопровождении поднялся наверх.
Алекпер ждал его в небольшой гостиной, уставленной мягкой восточной мебелью. В углу дымился кальян.
— Прошу, — сказал Алекпер, указав гостю на свободное кресло.
Тот направился к нему и запнулся, увидев в другом кресле знакомого человека.
— Самед Асланович? — сказал Мансуров. — Вы здесь, в Баку?
— А почему по-русски? — усмехнулся Самед. — Это язык межнационального общения, но не национального. Не так ли?
— Я не у себя дома, — почтительно склонился в сторону Алекпера Мансуров. — Здесь принято говорить по-русски, и у меня было время убедиться в Бутырской тюрьме, куда я попал благодаря вам, Самед Асланович, что для серьезных
Переговоров этот язык лучше всего подходит.
— Вам пришлось там вести серьезные переговоры? — Самед продолжал улыбаться.
— И не безуспешные, надо признать, — ответил Мансуров. — Потому я сейчас и нахожусь здесь, а мой брат у меня дома.
— Оставим колкости, Рагим, — сказал Алекпер. — Я решил возобновить с вами контакты, как только убедился, что не вы были причиной моего пленения.
— А кто? — осторожно спросил Мансуров. — Я могу об этом спросить?
— Всему свое время, Рухолла-оглы, — сказал Алекпер. — Вы после Москвы стали похожи на разумного человека.
— Вы мне льстите, — склонил голову Мансуров, поглядывая на Самеда, по-видимому, ожидая, что тот скажет. — Так о чем вы хотели со мной побеседовать?
— Насчет последних событий... — сомкнул брови Алекпер. — Скажите, вы не могли бы мне объяснить, почему взрывы в нашем метро чередуются со взрывами в московских троллейбусах?
— Полагаю, вы это знаете, — сказал Мансуров. — В Москве метро лучше охраняется.
Алекпер и Самед переглянулись. Четки в пальцах Самеда замерли.
— А вы полагаете, уважаемый, что лучше бы взрывы устраивать в Московском метро? — спросил Самед.
— Туда труднее попасть взрывникам, — ответил Мансуров, напряженно улыбаясь. — Лиц кавказской национальности, как известно, там обыскивают. Лиц славянской национальности, вроде украинцев, пока не решаются.
— Не хотите ли сказать, что вы эти взрывы организуете и финансируете? — спросил Самед.
— Нет, но вы так спросили... — уже от всей души улыбнулся Мансуров, — как будто я этим занимаюсь. Я знаю, что вы, Самед Асланович, с детства любите кататься в Московском метро, разглядывая русских женщин. И метро самое лучшее, и девушки самые красивые. Но наше метро — это наше метро, не так ли? И наши люди нам дороги, поскольку это наши люди. И лицам славянской национальности вход в наши подземные дворцы еще не запрещен...