В начале августа две пичуги вздумали вить гнездо у них на веранде. Лесные славки, если его не обманывали глаза и потрепанный старый определитель птиц. Видно, что-то испортилось в их биологических часах. Время для гнездования давно прошло, но птицы, упрямые, как дети, раз взявшись, не отступались и, издавая звонкие трели, приносили и складывали веточки и травинки под капителями колонн, поддерживающих крышу. Постройки сносило ветром, или это энергичная миссис Фэншоу сбивала их шваброй. Она была не такая сентиментальная, как он. На своей чистой белой веранде она не намерена была терпеть беспорядка, и чтобы чистые белые плиты пола у нее заляпало птичьим пометом — нет уж! Но славки прилетали опять и опять, как дети, пристающие к родителям, чтобы их сводили в луна-парк или купили им разрекламированную сласть, до тех пор, пока мир взрослых не сдастся и они не добьются своего. Крайняя колонна, у самой стены, была более или менее защищена от ветра; сооружение из веточек и травинок за ее капителью росло, и однажды на супругов Фэншоу, возвратившихся из города с покупками, с этой неустойчивой высоты надменно воззрилась черным глазом серая головка самочки. Трели прекратились. Самец исчез. А еще через две недели они хватились, что и самочка тоже исчезла. Пропала, даже не пискнув «прощай». Все время, пока она сидела на гнезде, ее остренький профиль излучал негодование.
Фэншоу вытащил приставную лестницу и снял пустое шершавое гнездышко. Наружный край его был старательно заделан отвердевшим пометом, изнутри круглая полость выжидательно вылощена до совершенной гладкости. Напрасное гнездо. О чем они думали, эти птицы? Первым поползновением Фэншоу было сохранить его — мать всегда хранила птичьи гнезда, они у нее лежали за стеклом на книжных полках или на верху пианино, — но жена просто подставила пластиковый мешок для мусора, как будто это не безобидная птичья постройка, а рассадник микробов. Гнезда нельзя бросать в мусорные мешки, подумал Фэншоу, однако же бросил. Мы с ней сообщники, мелькнула у него бессмысленная мысль, а жена нетерпеливо поглядывала на него снизу вверх блестящими глазами, пока он боролся со своими сентиментальными предрассудками.
Когда ему исполнилось пять, кажется, лет, во время праздничного чаепития с тарелочки, стоящей перед ним, вдруг исчез кусок именинного пирога и секунду спустя объявился у него на сдвинутых под столом коленках. Он к торту даже не прикасался, так что это было чудо, явленное при свечах под гомон детских голосов. Ему на всю жизнь запомнился тот кусок торта, лежащий на бархатных штанишках и выглядывающий из-под перевернутой гофрированной бумажки, — это был его любимый шоколадный торт, облитый сладкой глазурью, такой ему делала только мама, самым вкусным был край, где шоколадные прослойки встречались с наружной обливкой и зубы вязли в густой шоколадной массе. Другой раз, через несколько лет, лежа с температурой в постели, он видел, как черная палка в чуть наклонном положении скакала по полу за краем кровати, похоже на кадры из диснеевской «Фантазии». В те годы вещественный слой мира натянулся и истончился до дыр. В четвертом классе у него из кармана исчезли новые очки в овальном футляре с защелкивающимся железным замочком, а неделю спустя, когда он, срезав угол, шагал по заросшему травой пустырю и думал об очках и о том, сколько придется трудиться отцу, чтобы купить ему новые, посмотрел под ноги, а там лежит его футляр, словно овальное яйцо во влажной спутанной траве. Сами очки внутри запотели, как будто их надевало взволнованное близорукое привидение. Вероятно, это было не такое удивительное чудо, как тогда с куском торта, но все же то обстоятельство, что он как раз о них подумал, делало историю с очками совершенно поразительной. Может быть, все-таки наше сознание как-то тайно управляет атомами? На всякий случай Фэншоу так до конца и не оставил детской привычки молиться. Хотя на самом деле, глядя на склеенную модель аэроплана, непонятно отчего распавшуюся за ночь, или поднимаясь навстречу выпученной тени, колышущейся на лестничной площадке, как-то с трудом думалось о Боге и Иисусе; больше похоже было, что находишься среди озорных бесов, в мире сверхъестественности, не более возвышенной по своим целям, чем мультфильмы Диснея.