– Как ты живёшь только, – в шутку журит меня дример, и после некоторой паузы разражается могучим, как у викинга, хохотом. Я смеюсь в ответ, и вдруг Дирк ожесточённо хлопает себя по лбу:
– Вот бестолковый пень! Я ведь к тебе по делу!
– В долг дать? – поднимаю бровь я.
– Да нет же, Хо, – он трясёт головой, поняв, что перепутал имя с прежним, – У нас новость! Очень хорошая: Дюна родила малыша!
– Ого, – я не могу скрыть своего удивления, ведь я видела Дюну совсем недавно и было непохоже, чтобы ей скоро предстояло рожать, – Как она? Точней, они?
– В полном порядке, как и её малыш. Мальчик… В общем, увидишь! Она попросила меня отыскать тебя. Так что идём, она ждёт.
– О, непременно, – тут же киваю я, – Меррай прости, у меня дела.
– Всё в порядке, – отвечает оборотень, забирая свою шапочку, – Пусть он растёт крепким и сильным, как косатка.
– Я непременно передам твои пожелания Дюне, думаю, она будет рада. До встречи, когда бы она ни состоялась.
– Пока я скажу «прощай», – Меррай сверкает своими угольными зубами и прыгает в набегающую волну, завернувшись в родную шкуру. Я вижу только его атласистый бок, и через секунду вода уже стирает следы его ухода.
– Телепорт у тебя работает? – тут же интересуется у меня Дирк, взглядом обшаривая мои руки на предмет меркабы. По дороге находит шрам от зубов Мигрирующего, – Вот же чёрт…
– Было дело, – из переплетения моих вен возникает цепочка, а за ней и сама подвеска, – А ты всё никак не купишь себе проездной.
«Не говоря уже о твоей экстравнимательности, этот шрам был у меня и во время прошлой встречи»
– Ты же меня знаешь. Не хотел напугать тебя до смерти, придя подготовленным… Проглот, к ноге, мальчик.
– Как ты живёшь с этим жмотом? – спрашиваю я зверя, почёсывая его пушистое ухо, – Ладно. Куда нам?
– Бурлеск. Дюна рожала дома.
– Славно, – я очерчиваю окружность, которая начинает светиться зелёным, – Тогда идём.
… Если честно, я не ожидала, что роженица будет уже на ногах к нашему приходу.
Однако так оно и есть.
Всё же Дюна по большей части животное, и роды для неё, судя по всему, стали не самым тяжёлым испытанием.
В отличие от её разнесчастного партнёра…
– Джасп, ты как? – спрашивает Дирк, при входе в будуар новоиспечённой матери тронув за плечо бледного, как полотно, инкуба. Молодой отец отвечает несколько нервной, но всё же улыбкой:
– Она… началось при мне, и… у… У неё отошли воды, я струхнул… Мне нужно переварить… всё это.
Понимающе кивнув, мы открываем дверь в комнату. По углам на подушках, креслах и просто на полу набилось с десяток фурр. Всегда поражалась тому, как компактно они могут разместиться в каком угодно помещении. Если места не хватает, каждая из них без труда создаёт под себя складку пространства. По-моему, это гениально. Дюна сидит на кровати с видом великодушного монарха, принимающего послов в своей резиденции. Она держит малыша с такой лёгкостью, будто до этого родила их с десяток, и второй рукой придерживает хвост, который в настоящий момент вылизывает.
Увидев нас, она вскакивает, столь же быстро и грациозно, как и всегда:
– Над! Дирк! О, как здорово, что вы пришли! Познакомьтесь с Зефиром, – она опускает голову – и просто перехватывает своего детёныша за шею и плечи. Зубами. И гордо вздёргивает своё достижение, не издающее ни единого писка в ответ на этот акробатический трюк.
Вытянув шею, Дюна даёт его мне. Он мягкий и тёплый, и действительно похож на зефир, ибо он белый, словно это лакомство ванильной разновидности. Пятен на тельце нет, однако его шея и хвост покрыты латунного цвета полосками. Одна из них неравномерная и образует подобие «бабочки» под горлом. Забавно.
Зефир смотрит на меня любопытными голубыми глазёнками. Он настоящий фурр. Единственное воспоминание о его отце – зрячесть с самого рождения да полный комплект зубов.
Я почёсываю ногтем его подбородок, и детёныш довольно урчит, обнимая костяшки моих пальцев розовыми ладошками.
– Он зашибенный, – говорю я Дюне, – Ты такая молодец.
– Ну-ка дайте его дяде Дирку… Эгей, спиногрыз! Подрастёшь – и я возьму тебя на охоту! Поймаем Мигрирующего – и будет твою маму на работу возить, ага? – мой старый друг проявляет большую ловкость в сюсюканьи. Внезапно раздаётся резкий звук, будто в комнате включили дрель: это остальные танцовщицы смогли выжать урчание из Проглота, наконец капитулировавшего перед их ласкательным напором. Вот уж свезло так свезло, не каждый день услышишь, как мурлычет тигропламень.
Джасп накрывает стол, и мы празднуем появление новой жизни. В Бурлеске наступают липкие, поистине тропические сумерки, и птицы-прищепки начинают занимать свои места ночлега, ворчливо тренькая на ошибившихся территорией. Какое-то время слышны удары упругих тел: у этих птиц нет ног, а на ветках они повисают, держать клювом, поэтому, чтобы отбить себе жизненное пространство, они просто бьют соседей крыльями и телом, болтаясь, словно перезрелые груши.
Я выхожу на веранду и закуриваю. Спустя какое-то время ко мне подходит Дирк:
– Ну, рассказывай.
Я вкратце излагаю ему события последних дней. Он не перебивает, только периодически кивает, улыбается и вздёргивает густые брови.
– Ошизеть можно, – наконец, подводит итог он, облокачиваясь на перила, – Вечно ты находишь приключения.
– Ага. Профи, – соглашаюсь я, – Но теперь всё. Занимаюсь только Кадатом.
Он вздыхает:
– Как я понимаю, отговаривать тебя бесполезно?
Где-то далеко тоскливо подвывает голодный древесный шакал. Я молчу.
– Что ж. Время идёт, а ничего не меняется, – Дирк тоже закуривает следом за мной, почёсывая мускулистую шею, – Вернись оттуда, ладно?
– Разве есть места, из которых бы я не возвращалась?
– Однажды не вернулась Холли.
– Не начинай.
– Забудь! – внезапно повышает голос он, – Отпусти. Тебе ещё повезёт в любви. Не бросайся из-за этого в крайности! Не надо доказывать, что ты сильная и всё можешь – я знаю, что можешь!
Я тушу окурок о перила. Поднимаю глаза на неловко замолчавшего друга:
– Вот только я пока не знаю, могу ли.
– Кали…
– Я мононоке, помнишь? А мы вечно голодны, злы и в поиске. Это моя природа. Как это… – я касаюсь коротко стриженых волос, – Или это, – моя рука соскальзывает от груди к животу, – Хватит жать на тормоз. Пора узнать всё, что хочется. Жить, чтобы было что вспомнить.
– Capre diem? – на его лице светлой вспышкой загорается улыбка.
– Точно.
– Так… Происходящее точно не связано с… твоим новым мужским идеалом?
– Нет. Я просто ищу саму себя.
– Но мы, женщины, многогранные существа, – раздаётся голос Дюны. Она подходит к нам без ребёнка.
– А где… – заикается Дирк.
– У папаши, – она протяжно зевает, – оставь нас с Над наедине.
Могучий дример, почуяв девичьи сплетни, экстренно эвакуируется к праздничному столу, хлопнув меня по плечу напоследок.
– Не любит, значит.
Как она это, чёрт возьми, делает? Настало моё время молча искать горизонт.
– Ты бухаешь, страдаешь, орёшь, клянёшься в верности – а он просто твердит «нет», как попугай-заика.
Если бы Дюна не была танцовщицей – могла бы стать психоаналитиком. Я отвечаю «ага» и позволяю ей безнаказанно вскрывать мои раны.
– Ты показываешь ему лучшее, что в тебе есть, вертишься из последних сил – а ему плевать. Ночей не спишь – а он дрыхнет как бревно. Подстраиваешься под его ритмы – а он для тебя и не пошевелится. Как кот, воротящий нос от полной миски корма, зато возбуждающийся от воробья за окном. Ищет «эдакое».
– Ужа в мешке с гадюками, – подсказываю я.
– Наполовину зверя, наполовину тайну, – повторяет она выражение, которое когда-то подкинула мне.
– Быть может. Из меня тайна так себе, – я подпираю скулу кулаком, почти ложась на перила и их тёплую старую древесину. Пушистый хвост Дюны по-дружески обнимает мою талию.
– Я рассказывала, как меня создали? – мягко спрашивает подруга спустя некоторое время.