– Ага, – в эту минуту я уже горстями пожирала услужливо принесённый официантом поп-корн.
– Это была Брин! Она целилась прямо в глаза-фары, и, несмотря на то, что в таком обличье сил разбить их у неё едва ли хватило бы, механическое чудовище невольно попятилось, ведь на его визорах появилось несколько царапин. Брин отпрянула так же быстро, как и напала, и, подлетев ко мне, хватанула за шиворот: «Бежим!» Удивительно но, но даже будучи птицей, она почти что одними своими усилиями доволокла меня до окна, и именно на подходе к выходу красная зверюга опомнилась и, разразившись грандиозным рёвом, загрохала к нам. «Брось трофей!» – Брин уже стояла на крыше, силясь меня вытащить. «Что?» – «То!» – она шустро залезла в карман моей парки и швырнула «хот-дог» обратно в недра склада. Голос твари внезапно поменял тональность, и она, скрепя поршнями, убралась восвояси. Мы с Брин некоторое время стояли в обнимку, боясь пошевелиться, но потом, опомнившись, живо принялись за заколачивание окна. «Я говорила – нечего сюда соваться!» – спустя какое-то время строго шепнула мне Брин. «Что… это… было?» – еле выдавил из себя я; мои колени всё никак не могли унять дрожь, из-за чего я постоянно ронял гвозди. «Дай сюда!» – распорядилась она, и, забив металлический стержень по шляпку с одного удара, пояснила, – «Ты забрал её оотеку». «Оо-что?» – переспросил я. «Оотеку, придурок». Позже я посмотрел, что оотека это…
– …кладка тараканов, особый мешочек с яйцами, – не даю поделиться информацией я.
– Да, точно… А потом…
Замолкает. Нельзя этого допустить.
– Рожай давай, не юли.
– Мы убрались оттуда так быстро, как смогли, и укрылись в парке, среди деревьев. «Ты… спасла мне жизнь» – только тогда и понял я, – «Они… убежали, а ты…» – «Надо было, чтобы эта тварь откусила тебе что-нибудь, чтобы больше дурить не тянуло!» – более чем воинственно отозвалась она, но поздно. Я преисполнился такой благодарности, что даже бей она тогда меня – это не смогло бы остановить того, чего я захотел. Я притянул её к себе и едва коснулся губ, как она… оттолкнула меня, и, выкрикнув «Дурак!», тут же убежала! Убежала, понимаешь?!
– Понимаю, – я изо всех сил стараюсь замаскировать назревающий «лайк» истории под самую обыкновенную сытую отрыжку. Поворот сюжета действительно порадовал.
– И вот скажи теперь, что я не так сделал?! Да, я и правда сплоховал, но, чёрт, я был так признателен, что и сам не понимал, почему она вдруг показалась мне такой привлекательной, что я захотел… О, я много чего захотел, прямо там, прямо в тот мо…
– Тише, нас слушают.
– Вам больше заняться нечем?! – тут же рявкает Мидал, и остальные завсегдатаи сразу делают нейтральные лица, отворачиваясь.
– Эффективно, – не могу не признать я, – Видимо, ты от меня чего-то ждёшь?
– Что я сделал не так? – почти что по-щенячьи скулит он, принимаясь ломать руки, – Я не могу с ней поговорить, потому что мне кажется, что она теперь вовсе не захочет иметь со мной дела, и…
– Чел, расслабься. Всё гораздо проще, – после сытного обеда я закуриваю вполне заслуженную глясару, – Девушка просто ни разу не целовалась. И она души в тебе не чает.
– Что, прав… Правда? – он даже расправляет плечи.
– Ну или я физик-ядерщик, – усмехаюсь я, вставая, – Спасибо за еду. Думаю, вам нужно поговорить. Прояви терпение и такт. У вас может что-то получиться. А теперь прощай.
Я ухожу быстро. Не хочу слышать его «спасибо». Так будет лучше, ведь, по сути, в нём был растоптан опытный и всезнающий альфа-самец. Не хочу быть его могильной плитой на этом поприще. А история интересная, не могу не признать.
На пути к грифоновым стойлам меня внезапно хватают сильные ручищи.
– А. Вероятно, ты и есть Брин, – ничуть не пугаюсь я, глядя на мощную девушку перед собой.
– Кали, простите, я слышала ваш с Мидалом разговор, я… Извините его! Я благодарю Вас за то, что побеседовали с ним.
– Можно на «ты». И не за что, я просто оказалась в нужном месте в нужное время, – повожу плечами я. Брин настоящая деревенская громила, по виду способная завалить лошадь или построить военное укрепление из столетних дубов. У неё и правда восхитительный цвет глаз, а по носу рассыпаны яркие веснушки.
– Но я прошу ответить и мне. Что если он… подойдёт и вспомнит… – она ужасно мило краснеет, и изнутри я просто умираю от умиления.
– А чего бы тебе хотелось? Обнять его, получить ещё один поцелуй, доверить своё тело? Дерзай, ты сама себе хозяйка.
– Да! Тысячу раз «да»! – она переходит на монолог-скороговорку, – Но он такой придурок, совершенно восхитительный, хронический придурок!
– Ох как всё непросто, – я успокоительно хлопаю её по плечу, – Кто-то ведь должен любить хронических придурков, верно?
Она смеётся, заходится от смеха, и, успокоившись, снова останавливает меня:
– Постой! Я хочу подарить тебе кое-что в знак признательности. Это не фонтан что такое, но я фибернетик… – Брин расстёгивает сумочку на поясе и достаёт оттуда легчайший полупрозрачный шарфик, – Он моделирует объятья. Если владельцу грустно или одиноко, шарф создаёт иллюзию обнимающего человека. Осталось выбрать цвет.
– Хочу, чтобы он был как твои глаза. На память, – не раздумывая, отвечаю я.
– О… Что ж, можно и так, – она пробегается по изделию пальцами, и тот из белого становится льдисто-голубым, – Отныне от твой.
Я повязываю подарок на шею. Ткань лёгкая, гладкая, как шкурка тюленя, и очень, очень приятная на ощупь.
– Огромное спасибо. Удачи тебе, Брин. Надеюсь, у вас всё получится.
Она обнимает меня на прощание, и тут я кое-что замечаю:
– Похоже, у тебя не осталось времени на репетицию.
Она оглядывается и замирает, и, пока Мидал осторожно приближается к ней, я тихонько сваливаю.
Орешку вдоволь накормили, и она везёт меня вниз с явственным чувством неизъяснимого грифоньего превосходства. Я думаю о новой истории и её героях, вероятно, даже слегка шипперю их, шипперю прямо там, в саду, в сетчатой тени раскидистых деревьев – и шарф обнимает меня, расслабляя напряжённый от полёта живот. Я втягиваю носом воздух. Удивляюсь.
– Эй, ты чувствуешь это? – я легонько шевелю ухо грифона кончиком пальца, но моё транспортное средство не отвечает.
Однако я явственно ощущаю. Даже здесь, на такой изрядной высоте пахнет такой долгожданной весной.
Воскрешающей весной.
========== Конфигурация шестьдесят седьмая ==========
Сегодня мне просто влом что-либо делать.
Я просто выворачиваю себя до оволчения, и, повертевшись на месте, плюхаюсь под деревом животом вверх.
Вы только посмотрите. Разрастается, как раковая опухоль без кислорода, с тем же отчаянным желанием существовать. Ствол уже едва можно обхватить руками.
Я лежу, расслабив задние лапы и сложив передние на груди, и лишь изредка подёргиваю хвостом в такт своим мыслям, вязким и тягучим, словно фруктовая тянучка.
Моё небо розоватое, как перед рассветом, а по краям, у самого горизонта, едва заметно мерцают, словно крупинки сахарной пудры, мои личные звёзды.
Я смотрю, как диковинно закручивается ветка прямо над моей головой. Там будет цветок, белый и восковидный, как у магнолии. Мы с Голем были правы. Это – магнолия, хоть и несколько авторская.
– А, вот ты где.
– Изволь не тыкаться в мою морду, – полулениво произношу я, когда демонические чёрные очи нависают над моей переносицей, – Если ты за рассказом, то я не в настроении. Умахалась, знаешь ли.
– Лечь можно? – внезапно спрашивает он.
– А. Милости просим.
Он копирует мою позу, тоже поворачиваясь сводом рёбер к небу. Кто бы мог подумать, что с его худобой незрелого стручка фасоли он в принципе может лежать на спине. Мир полон открытий.
Но факт остаётся фактом: Тварь Углов разместилась со всеми удобствами.
– Пока я шёл сюда, я уже какой раз заметил пенёк, – говорит он после нескольких секунд блаженного молчания, в котором я бы охотно осталась. Но от его фразы у меня непроизвольно морщится нос, и тут уже не отвертеться.