Позже, когда он изволит перестать дуться на эту безобидную шутку и мы сидим на мраморных ступеньках, он спрашивает меня, как мы можем встречаться в месте, которого нет. И, соответственно, может ли это вообще считаться встречами.
– Никто не говорил, что будет легко, – я закуриваю, поднимаясь, чтобы его проводить.
Мы должны расстаться на подходе к моему миру, рядом с указателем.
Готова поспорить, он думал, я забыла.
Но нет.
«Конфетная улица» – гласит аккуратная дощечка, покрытая ещё не до конца высохшим прозрачным лаком. Я благодарна ему за идею, ведь раньше улицы моего города не имели имён. А теперь потихоньку обрастают своими смыслами.
Перед тем, как уйти, он сосредотачивается и показывает чёрный клубок, вихрящийся в его груди. Я отвечаю на условный сигнал золотистым зёрнышком его надежды, поселившейся в моём сердце.
Мы – клуб, хранящий свою тайну. Мы принюхиваемся друг к другу как пара дикобразов, постепенно и с тщанием.
Но каждый раз, провожая его, я всё ещё хочу поцелуй. А он всего лишь не помнит того, что происходит здесь, возвращаясь туда, откуда пришёл.
– Ты – настоящий? – в какой уже раз спрашиваю я.
– Разумеется.
Нет, не так. Я не могу правильно сформулировать вопрос. Несмотря на то, что сон растворяется при пробуждении, до тех пор, пока ты в нём, ты и всё вокруг, и всё, что ты делаешь – реально. Он в любом случае ответит утвердительно – и будет прав. В этот раз и относительно этого мига.
На прощание я создаю закат цвета красного янтаря и по-летнему пожухлую траву под ногами. Мне нравится его удивлять. Он оценивает мои старания по достоинству, и после лёгкого кивка протягивает руку.
А я просто подхожу ближе и обнимаю его за шею. Всё жду, когда он начнёт уворачиваться от меня или просто отпихивать, но, видно, его слишком хорошо воспитывали.
– Мне с тобой так повезло, – с безграничной нежностью шепчу я в его ухо, почти касаясь сторожащих завиток хряща веснушек, – Как здорово, что ты есть.
– Я тебя не люблю.
Когда-то от этого ответа в моём животе поднималась противная и липкая волна холода, вымораживавшя рёбра и сжимавшая в тиски грудь. А теперь, закалившись в боях, я нахожу это примером редкостного занудства.
– Какой вариант ты хочешь услышать сегодня: «Больно надо» или «Не очень-то и хотелось»? – великодушно предлагаю я.
– Только не говори, что…
– Что моей любви и на двоих хватит?
Он тяжело вздыхает и безмолвно терпит мой щенячий восторг, по энтузиазму приближаясь к бревну, которое раскурочивает дятел. В кустарничке тренькают сверчки. Если бы я могла, я стояла бы так вечность, положив голову на его крепкое плечо.
Но мне пора очнуться, потому что я вспоминаю о…
– Не уходи! – я быстро накачиваю его ментальное тело своей энергией, – Я кое-что забыла. Стой тут.
Я возвращаюсь с пушистым комком на руках:
– Вот.
– Что это?
– Можешь погладить… Это один из моих детей.
– Очень милый. Как назвала? – он знает, что я пишу, и ничуть не удивляется при слове «дитя».
– «Игра с химерами».
Время заканчивается. Его образ бледнеет, несмотря на все мои старания.
– Оно твоё, слышишь? Я посвящаю его тебе! Очень скоро оно родится и станет книгой, которую я…
Исчез. Это не его вина, и мы ещё увидимся, но…
– …которую я подарю тебе, – уже более спокойным голосом заканчиваю предложение я, разворачиваясь к своему городу.
Возможно, когда-нибудь потом я пожалею об этом решении.
Возможно, хрупкий мир между нами будет навсегда разрушен, и я прокляну то имя и образ, что сейчас всюду следуют за мною. Я буду рыдать или смеяться, или ударюсь в пучину забвения, или буду жечь экземпляр за экземпляром, разводя погребальный костёр своим несбыточным мечтам. Возможно, отныне на меня будут смотреть с жалостью или презрением… многое возможно.
Но это – потом. А сейчас я бережно кладу тёплый сонный комок на полку, глажу бочок, покрытый призрачными пятнышками. И окликаю Голем. Нам пора.
Мы наконец научились управлять телом вместе и теперь конфликтуем всё реже. В конце концов, мы дети одной матери, две части единого целого, да вдобавок ещё и любим одного человека. Для его пои… (чёрт, прошу пардон, завоевания) требуется совместная работа.
И вот мы снова в реальности. Голем – на светлой стороне, а я сегодня таюсь в зрачке, скрытом длинной чёлкой.
Настал новый день.
Мы просыпаемся.
Я просыпаюсь.
========== Эпилог ==========
– То есть ты даже не попрощаешься?
Ставшая уже почти родной рептилья башка с бездонными глазами поворачивается в мою сторону. Тварь Углов методично копает ткань купола и прекращает занятие после моего появления на месте раскопок.
– Я видел достаточно. Ел достаточно. Но я не твоя собственность.
– Разумеется. Правило номер три, – киваю я.
– И я – гордый вольный демон, и вовсе не обязан прощаться с какой-то… – он даже пофыркивает, – Недоделанной.
– «Какая-то недоделанная», впрочем, была бы рада хотя бы сказать «до свидания».
Наконец я вижу, как его пасть растягивается в искренней улыбке:
– Было неплохо.
– Я рада это слышать.
– Куда теперь понесёт тебя твоя больная голова? – словно бы мимоходом интересуется он.
– Мир сновидений огромен. Я никогда не была в Ленге. В других проклятых городах. Впереди ещё бесчисленное множество историй, которые жаждут того, чтобы о них поведали миру.
– Вы подумайте. Самоуверенно, как всегда.
– Такая уж я, – я пожимаю плечами и закуриваю глясару. Мои мысли плывут и искрятся, словно снежинки из её дыма.
– Почему ты уходишь? – спрашиваю я, кутая город в тёплые объятья заката.
– У тебя появилась новая игрушка, – он кивает на зыбкую границу. Чёрные провалы глаз похожи на полированный гематит.
Тварь Углов может учуять и сказать, с человеком или же с иллюзией я встречаюсь, но я знаю, что он не будет этого делать. Не из низости или коварства, а из уважения к моему собственному выбору.
– А я думала, это из-за Голем.
– И из-за неё тоже, я с ума схожу от этого грохота. Мне нужны тишина и покой, а в этом сумасшедшем доме о них теперь можно и не мечтать.
Это он о Камнепаде, который внезапно порадовал нас своим появлением и теперь прочно обосновался на должности сторожевого пса. Голем периодически выходит с ним играть, а когда появляется и Эль, их догонялки могут длиться нескончаемо долго. Честно говоря, я рада, что им так весело. Жизнь налаживается.
– Значит, это ревность.
– Значит, я просто сваливаю, мне надоело с тобой возиться.
– Не стесняйся: и ты мне сразу понравился.
Он не выдерживает и начинает громко хохотать, пока не выжимает слёзы, вишенками сбегающие по мощным скулам. Я смеюсь вместе с ним. Он не плохой, просто… иной. Как и я.
– Увидимся как-нибудь потом?
– К тебе придёшь: чуть ногу мне не оторвала, садистка форменная!.. Да, припрусь как-нибудь. Кто-то же должен поливать твою монстеру.
– Нет слов, чтобы сказать, насколько я польщена.
– Теперь о деле. Ты хотела сказать что-то напоследок. По лицу вижу, – он садится, обвивая лапы хвостом, – Я слушаю.
– Появилось правило номер пять, – с некоторой гордостью заявляю я.
– О, вот как? И чем же пополнился несравненный свод постулатов?
– Хм, – его сарказм всё ещё немного выбивает меня из колеи, – Полагаю, правильно записать его вот так. Это не столь железобетонное правило, и… не столь рациональное. По правде сказать, мы сотворили его вместе с Голем, но я пришла к выводу, что оно бесподобно, – я беру в руку глясару и черчу в воздухе цифру «5», – Смотри внимательно.
Увидев всего одно слово, он добродушно хмыкает и качает головой:
– Люди такие люди…
Я тоже смотрю на это прекрасное безобразие и не верю в то, что добавила это ко вполне разумному списку. Но, даже следуя верхним четырём, жизнь без этого пятого кажется пустой. Без этого не рождаются образы. Не пишется. Без этого весь человеческий мир замер бы в стазисе и был бы наискучнейшим местечком во Вселенной, глупым, как спикировавший в открытое море лемминг.