Алёха понял, что вот – его шанс. Если только он сможет подняться, если он доберётся!
Он должен. Обязан. Бенька жизнью рискует, чтобы его спасти! Десятилетний мальчишка, ему вообще чужой!
Значит, не такой уж он, Алёха, пропащий и неудачник? Если кто-то хочет, чтобы он жил?
Он никогда не лазил по деревьям. Хотя видел в кино, что дети так делают. Но ему ещё с детского сада внушали, что природу надо беречь. И он не представлял, как физически это возможно – забраться на дерево. И все тело рвало адской болью на части, но маленький Бенька придал ему сил. Он должен! Он это сделает!
Крокодилы, сбитые с толку, выясняли, что с ними не так. Их ума не хватало, чтобы понять, то Бенька чем-то в них кидается. А всем, что шевелилось, были исключительно они, непригодные в пищу. И Алёха рискнул. Рывком, чтобы не успеть передумать, он вскочил на ноги, в два прыжка преодолел расстояние до дерева и под жуткие вопли Беньки и кряканье крокодилов начал карабкаться по стволу.
И, как ни странно, у него получилось. Праслик лязгнул зубами возле Алёхиной задницы, но он, подтянувшись, уже прижимался всем телом к стволу, чувствуя, как боль пронизывает от головы до пальцев ног. Казалось, он что-то точно себе сломал, а может, от него даже что-то уже откусили, но выяснить прямо сейчас он это не мог. Не истекает кровью, и ладно.
– Ты зачем это? – с дрожью в голосе еле слышно спросил у него Бенька. Неприкасаемый Алёха был или нет, но Бенька к нему прижался, и дрожал у него не только голос – он сам трясся. – Лошадь стоять приучена…
– Но я же не знал, – чуть слышно простонал Алёха. – Ты молодец…
– Я испугался, – признался Бенька. – А потом ты меня – и на ветку.
– Ты уцепился. Я боялся, что ты не поймешь.
– Я понял, – и Алёха почувствовал, что Бенька улыбается. – А потом вспомнил, как на них охотятся. Из засады кидают всякое.
– И чем ты в них кидался?
– Аргами, конечно. У меня ничего больше нет.
Ну, разумеется, бедным Бенька только выглядел. Интересно, бабка его из-за денег хочет со свету сжить?
– Они теперь отстанут? Уйдут?
– Кто их знает…
Они помолчали. Праслики, успокоившись, уселись вокруг дерева. Голодные были они или нет, но валить не торопились.
– А ты меня спас, – как-то задумчиво произнес Бенька. – Да?
– Ну, – немного смутился Алёха. – Наверное. Я попытался. А ты спас меня.
– Отец говорил – за верного человека будь готов сам умереть.
«Вассал моего вассала – не мой вассал», – абсолютно не к месту вспомнил Алёха. Допустим… но Бенька-то все равно рисковал! Хотя нет. Это, вроде, не про то...
– Они глупые, – продолжал Бенька. – Но вряд ли уйдут.
– Жрать хотят?
– Нет, не думаю… они обычно охотятся ради игры. А жрут они только падаль.
«Совсем хорошо», – приуныл Алёха. Хотя при таком раскладе… или они уснут и свалятся, или… да мало ли что вообще. Сначала их надкусят, а потом, дней через пять, съедят. И никто их в этой глуши уже не отыщет…
– Знаешь, – признался Алёха неожиданно даже для самого себя, – я так долго не продержусь. У меня всё болит, так что… если я вдруг свалюсь, то и ладно. Сиди тут и жди помощи. Хорошо?
Бенька ничего не ответил, только прижался к нему сильнее.
– Обещаешь?
– Я не позволю тебе упасть, – упрямо прошептал Бенька. – Ты меня спас.
– Ну… прости, я все равно не могу больше.
– Ты! Должен! Терпеть! – процедил Бенька сквозь зубы зло и уверенно. Очень тихо, но Алёха все равно от такого тона опешил. – Ты должен. И будешь.
– Но я не могу.
Он и в самом деле был готов уже сдаться. Даже не разумом – телом. Было слишком больно. И не двигаться оказалось еще больней.
– Она умирала долго, – внезапно сказал Бенька. – Очень. И ей было больно. Она страдала. Она почти не могла ходить. Но она все равно каждый день… Никто ничего не знал.
– Твоя мать?
Бенька стиснул его предплечье.
– Она никому не давала понять, что ей больно. Вообще никому, она никому не могла доверять. Только барону Ставишу, но он тогда был со мной. А если бы она умерла… Если бы она кому-то дала понять, что ей плохо, её бы сразу же добили. Понимаешь, все считали, что она не пьёт каждый день этот яд.
– Но зачем это? – потрясенно проговорил Алёха, хотя из бессвязного бормотания Беньки мало что понял. Он даже о собственной боли немного забыл. – Это всё… твоя бабушка?
– Может быть. Это ведь только версия. То, что я слышал от барона и слуг, которые нас сопровождали.