— Но ты ведь пришла не из-за себя?
Губы женщины дрогнули, и она ответила шепотом:
— Нет.
— Скажи мне.
— Моя дочь.
Слова были похожи на рыдание, и она прикрыла рот рукой, чтобы подавить свои эмоции. Через мгновение она продолжила, вытирая лицо.
— Она больна. Пинеалобластома. Это агрессивный рак.
Он изучал женщину; боль жила в ее разбитой душе. Она изо всех сил пыталась забеременеть. После нескольких ужасных выкидышей и болезненных процедур у нее наконец появилось то, чего она хотела, — идеальная девочка. Но в два года у нее начались проблемы с ходьбой и самочувствием, и весь восторг, который испытывала женщина, превратился в отчаяние.
Тем не менее, под этой ужасающей печалью он мог чувствовать надежду, которую она все еще питала к своей дочери, мечты, которые она все еще мечтала о ней. Женщина боролась за то, чтобы родить этого ребенка, и она будет бороться, чтобы удержать его на Земле, даже если это убьет ее.
И это было бы так.
Кулаки Аида сжались при этой мысли.
— Я ставлю свою жизнь на ее.
Многие смертные пожертвовали тем же самым, жизнью того, кого они любили, ради другого, и никто не значил это больше, чем матери, которые умоляли у его ног. И все же он не соглашался.
— Мои ставки не для таких душ, как ты, — сказал он.
— Пожалуйста, — прошептала женщина. — Я дам вам все, что угодно. Все, что вы захотите.
Невеселый смешок вырвался у него. Что ты знаешь о том, чего я хочу? он хотел сказать, когда его мысли обратились к Персефоне.
— Ты не можешь дать мне то, чего я хочу.
Женщина моргнула и, казалось, пришла к какому-то невысказанному выводу, потому что она опустила голову на руки, а ее плечи затряслись от рыданий.
— Вы были моей последней надеждой. Моя последняя надежда.
Аид подошел к ней, положил пальцы ей на подбородок и смахнул ее слезы.
— Я не буду заключать с тобой сделку, потому что не хочу ничего брать у тебя. Но это не значит, что я не помогу тебе.
Женщина резко вдохнула, ее глаза расширились от шока при словах Аида.
— Я дарую твоей дочери свою благосклонность. Думаю, она будет здорова и так же храбра, как ее мать.
— О, спасибо тебе! Спасибо!
Женщина обвила его руками. Он напрягся, не ожидая, что она отреагирует физически, но через мгновение его хватка на ней усилилась, прежде чем он отстранил ее.
— Иди. Присмотри за своей дочерью.
Женщина сделала несколько шагов в сторону.
— Ты самый щедрый бог.
Губы Аида дрогнули, когда он усмехнулся.
— Я внесу поправки в свое предыдущее заявление. В обмен на мою услугу ты никому не скажешь, что я тебе помог.
Брови женщины приподнялись.
— Но…
Он поднял руку, чтобы заставить ее замолчать. У него были свои причины просить об анонимности, в том числе из-за того, что это предложение могло быть неверно истолковано. Он мог бы заверить ее, что с ее дочерью все будет в порядке, потому что она еще не умерла, просто находится в лимбе. Это было не то же самое, что просить Орфея о возвращении Эвридики в Верхний Мир.
У Аида было больше контроля над душами в лимбе, потому что они были подобны подстановочным знакам, их судьба была неопределенной. Для этого были разные причины — иногда первоначальная судьба нуждалась в изменении, и Судьбы использовали лимб как механизм для изменения жизней, иногда сами души не знали, хотят ли они жить или умереть, и лимб использовался как способ дать им время принять решение.
Наконец, она кивнула, а затем расплылась в улыбке, слезы все еще текли по ее лицу.
— Спасибо.
Она повернулась на каблуках.
— Спасибо тебе!
Аид наблюдал за дверью после того, как она ушла, удовлетворение, которое он испытывал, помогая смертной, растворилось во что-то неприятное, как только он остался один, а Гермес и Персефона все еще прятались в его кабинете. Он повернулся, его магия усилилась, и заставил этих двоих появиться из зеркала над камином. Гермес, неоднократно бывавший в подобных ситуациях, был подготовлен и приземлился на ноги. Персефоне повезло меньше. Она приземлилась на четвереньки с громким стуком.
— Грубо, — сказал Гермес.
— Я мог бы сказать то же самое, — ответил Аид, его взгляд быстро переместился на Персефону, когда она поднялась на ноги, отряхивая руки и колени. Она выглядела по-другому, но он предположил, что это из-за того, как она была одета. Она была одета в белую майку и черные брюки, а ее волосы были собраны в пучок на макушке, обнажая ее угловатую челюсть и изящную шею. Она нравилась ему такой. Она казалась… уютной.