— Владыка Аид, пожалуйста… — Орфей поперхнулся. — Я люблю ее.
Его глаза сузились, и он рассмеялся. Он любил ее, да, он чувствовал это, но чувство вины подсказывало ему, что смертный что-то скрывает.
— Возможно, ты и любил ее, смертный, но ты пришел сюда не за ней. Ты пришел за собой. Я не удовлетворю твою просьбу. Харон.
Аид откинулся на спинку своего трона, когда Харон повиновался его приказу, исчезнув вместе с Орфеем. Он вернет этого человека в Верхний Мир, где ему и место, где он будет оплакивать свою потерю, как и другие смертные.
В наступившей тишине Персефона закипела. Он почувствовал, как в ней закипает гнев. Через мгновение он заговорил.
— Хочешь сказать мне, чтобы я сделал исключение.
— Хочешь сказать мне, почему это невозможно, — отрезала она, и губы Аида дрогнули.
— Я не могу сделать исключение для одного человека, Персефона. Ты знаешь, как часто ко мне обращаются с просьбой вернуть души из Подземного мира?
Постоянно.
— Ты едва дал ему что-то сказать. Они были женаты всего один день, Аид.
— Трагично, — сказал он, и так оно и было, но Орфей был не единственным, у кого была такая история. Он не мог тратить время на сочувствие к каждому смертному, чья жизнь сложилась не так, как они ожидали.
— Неужели ты такой бессердечный?
Этот вопрос расстроил его.
— Они не первые, у кого трагичная история любви, Персефона, и, я полагаю, не последние.
— Ты возвращал смертных и за меньшее.
Ее заявление застало его врасплох. На что она ссылалась?
— Любовь — это эгоистичная причина воскрешать мертвых, — ответил он. Она еще не узнала, что мертвые действительно пользуются благосклонностью.
— А война — нет?
Аид почувствовал, как его взгляд потемнел. Гнев, который вызвали ее слова, пронзил его насквозь.
— Ты говоришь о том, чего не знаешь, богиня.
Сделки, которые он заключил, чтобы вернуть героев военного времени, тяжело давили на него, но решение было принято нелегко, и на него не повлияли боги или богини. Он заглянул в будущее и увидел, что ждет его впереди, если он не согласится. Жертва была той же — душа за душу — бремя, которое он будет нести вечно. Бремя, которое отпечаталось на его коже.
— Расскажи мне, как ты выбирал стороны, Аид, — сказала она.
— Я этого не делал, — процедил он сквозь зубы.
— Точно так же, как ты не предложил Орфею другого варианта. Ты мог бы предложить ему хотя бы взглянуть на его жену, в безопасности и счастливую в Подземном мире.
Он не думал об этом, и в этот момент у него тоже не было времени подумать об этом, потому что заговорила Минфа.
Он забыл, что нимфа все еще была в комнате.
— Как ты смеешь говорить так с лордом Аидом…
— Хватит!
Аид прервал ее и встал. Персефона последовала за ним.
— Мы закончили здесь.
— Мне проводить Персефону? — спросила Минфа.
— Можешь называть ее леди Персефоной, — отрезал он. — И нет. Мы еще не закончили.
Он заметил ее шок лишь на мгновение, прежде чем повернуться лицом к Персефоне. Она не смотрела на него, а смотрела, как уходит Минфа. Он привлек ее внимание, коснувшись пальцами ее подбородка.
— Похоже, у тебя много мнений о том, как я управляю своим королевством.
— Ты не проявил к нему сострадания, — сказала она, и ее голос дрожал.
Сострадание? Неужели она не помнила, как они провели время в саду? Когда он показал ей правду о Подземном мире? Разве не было состраданием использовать его магию, чтобы его души могли жить более мирно?
— Хуже того, ты насмехался над его любовью к жене.
— Я усомнился в его любви, я не насмехался над ней.
— Кто ты такой, чтобы подвергать сомнению любовь?
— Бог, Персефона.
Вина этого человека была не напрасной.
Ее глаза сузились.
— Столько власти, и ты ничего не делаешь с ней, кроме как причинять боль.
Аид вздрогнул. Он ничего не мог с собой поделать; ее слова были подобны ножам.
— Как ты можешь быть таким страстным и не верить в любовь?
Он горько усмехнулся и сказал:
— Потому что страсть не нуждается в любви, дорогая
Он сказал что-то не то. Он понял это еще до того, как слова слетели с его губ, но он был зол, и ее предположения заставили его захотеть причинить ей боль единственным доступным ему способом — словами, и это сработало. Ее глаза расширились, и она отступила на шаг, как будто не могла вынести такой близости.
— Ты безжалостный бог!
Она исчезла, и он отпустил ее. Если бы она не обвинила его в том, что он только причиняет боль другим, он, возможно, попытался бы помочь ей понять его точку зрения, он мог бы даже рассказать ей о чувстве вины, которое он ощущал на душе Орфея, но он не мог заставить себя сделать это.