Мэтт знал на опыте, что привести к счастливому концу сюжет о бессмертных богах чрезвычайно трудно. Но сделать это было необходимо — в поэме, сочиненной по случаю церемонии благословения принца, нельзя живописать кровавую вражду, вспыхнувшую между отпрысками Мади Суразем и отпрысками Онейны. Тинрайт не мог допустить, что Хендон Толли, каким бы он ни был жестоким и кровожадным, желает прославить день благословения новорожденного принца поэмой о том, как царственные братья уничтожили потомство другой супруги своего отца. Если король Олин или кто-то из его детей вернет себе трон, наверняка найдутся доброжелатели, которые сообщат о странных поэтических пристрастиях правителя. Тогда Хендону не избежать обвинения в государственной измене. Как и прославлявшему его поэту.
Государственная измена. Когда Тинрайт приступил к последним строфам, на лбу у него выступили бисеринки пота.
«Не оставь меня своими милостями, Зосим, покровитель поэтов!» — взмолился он.
Глупо страшиться обвинений в будущем, если сегодня ночью он намерен совершить преступление, грозящее смертью.
Прежде чем перейти к финальной строфе, где Перин низвергал своего жестокого пьяного отца, Тинрайт сделал многозначительную паузу. В обычной жизни он мало задумывался о том, существуют ли боги и способны ли они вмешиваться в людские дела. Легенды и мифы служили для него неисчерпаемым кладезем сюжетов, и не более того. Но бывали редкие моменты, когда в душе поэта оживало чувство благоговейного страха перед богами, как в детстве. В такие моменты он чувствовал их присутствие так же осязаемо, как человек чувствует упавшую на его лицо холодную тень. Сознание того, что ему придется ответить за содеянное перед судом богов, пронзило Тинрайта ледяной иглой.
Великий Сверос, повелитель Сумерек, издал вопль ярости: «Как смеют сыновья плевать в лицо отцу? Мое проклятие пребудет с ними вечно И падет на все их потомство. Так будет до скончания времен». Они сковали его цепями, выкованными Керниосом, И заточили его в темную бездну мира, Дабы он томился в вечном мраке, Пока небытие не поглотит его без остатка.Ноги у поэта дрожали — то ли от дурных предчувствий, то ли от усталости, ведь стоять ему пришлось долго. Наконец он прочитал заключительные строки, Пазл поднес к губам флейту и сыграл нечто бравурное. Тинрайт низко поклонился. Хендон Толли первым несколько раз хлопнул в ладоши. Придворные, следуя его примеру, разразились жидкими аплодисментами и одобрительными возгласами. Элан М'Кори поднялась со своего места и направилась к выходу. Тинрайт заметил, как глаза ее сверкнули под вуалью. Хендон Толли протянул руку и бесцеремонно схватил Элан за рукав:
— Куда вы так спешите, дражайшая невестка? Наш милый поэт немало потрудился, дабы доставить нам удовольствие. Он жаждет услышать похвалу из ваших прекрасных уст.
— Отпусти ее, — пробурчал Карадон Толли. — Пусть все убираются восвояси. Нам с тобой есть о чем поговорить, брат.
— Но как же наш бедный стихотворец? — с ухмылкой настаивал Хендон. — Неужели прекрасные дамы не наградят его ни единым словом одобрения?
Элан покачнулась, и Тинрайту показалось, что она вот-вот упадет без чувств. Если бы это случилось, тщательно разработанный план поэта пошел бы прахом: вокруг Элан собрались бы обеспокоенные фрейлины и горничные, к ней пригласили бы лекаря, и в этот вечер она ни на мгновение не осталась бы в одиночестве. Однако Элан взяла себя в руки.
— Разумеется, любезный деверь, я очень благодарна поэту за доставленное удовольствие, — произнесла она усталым ровным голосом. — Его поэма произвела на меня сильное впечатление. Произведения, посвященные деяниям богов, всегда чрезвычайно поучительны. Мы внимаем им и осознаем, как построить собственную жизнь согласно требованиям разума и справедливости.
С этими словами она сделала реверанс, оперлась на руку своей горничной и медленно вышла из зала. Шум голосов, стихший во время речи Элан, поднялся вновь.
— Благодарю богов за то, что моя жена не похожа на эту надменную особу, — поджав губы, изрек Карадон. — С такими нежными цветами чересчур много возни. Маленькая Элан всегда была слишком меланхолична.
Хендон Толли сделал поэту знак подойти и, когда тот почтительно приблизился, сунул ему в руку звякнувший кошелек.
— Благодарю вас, лорд Толли, — пролепетал Тинрайт и сунул кошелек в карман так поспешно, что не успел понять, туго ли он набит. Это уже большая удача — получить от Хендона награду, а не оплеуху или оскорбление.