Какое-то время, показавшееся вечностью, Сара не могла ни говорить, ни двигаться. Шоковое состояние, в которое Кейн загнал ее своим языком, было настолько сильным, что поначалу девушка даже не поняла, что большим и указательным пальцем обеих рук он играет ее сосками, отчего те напряглись и стали твердыми, как камешки. Потом ее тело ожило под его руками, все более усиливающийся обжигающий поток устремился по ней, достигнув того чувствительного места, на которое Кейн нажимал неустанно ходившим бедром и которое становилось все горячее и влажнее. И так длилось до тех пор, пока американец не поднял головы и не взглянул на нее горячечным, голодным взором. И тогда до Сары вдруг дошло, какие последствия может иметь для нее все это.
Пелена спала, растворилась под воздействием обрушившейся на нее отрезвляющей действительности. Внезапно девушка ощутила страх – перед ним и перед собой. Оба дышали тяжело и неровно. Лицо Кейна стало темно-красным, лоснящимся от пота, страсть, которую Сара разожгла в нем, была столь же ясно различима, как молния на ночном небе.
Господи, да что же с ней происходит?
Девушка отвернула лицо, защищая тыльной частью ладони свои помятые влажные губы.
– А ну отойдите! – приказала она сдавленным голосом, в котором слышались страх и отчаяние. – Отойдите от меня, немедленно! Как вы смеете трогать меня! Отойдите, а то я закричу!
Кейн не двинулся, и она не шевелилась, стараясь не смотреть на него, заранее предполагая, чем это кончится, если она все-таки взглянет. Сара вытерла губы тыльной стороной ладони и сказала:
– Вы подлый человек, если допускаете, что я могу отдаться вам, пусть даже по очень важной причине!
Морган Кейн засмеялся, и Сара с отвращением и ужасом вырвалась из его рук, подхватила одной рукой юбку и бросилась в комнату. Не успела она пройти нескольких шагов, как Кейн снова оказался перед ней. Грудь Сары высоко поднималась и опускалась от гнева. Он опять стоял опираясь на дверь, держа руки в карманах, а на его устрашающих губах играла издевательская улыбочка.
– Так, дорогая. Значит, договорились о тысяче?
– У меня нет тысячи!
– Нет? – Он пожал плечами и направился к выходу. – Отлично. Тогда и делу конец. Позвольте сказать вам «прощайте»!
Когда Сара увидела, что он уходит, ее охватила паника.
– Постойте!
Кейн остановился, обернулся и посмотрел на нее долгим, пронзительным взглядом. Сара провела языком по пересохшим губам и, стараясь держать себя в руках, заговорила:
– Тысячи у меня нет, мистер Кейн, я могу вам доказать это, предъявив бумаги отца. – Девушка прямо взглянула ему в глаза. – Я могла бы удовлетворить любые другие требования, которые вы держите в голове…
Губы американца скривились в циничной улыбке, а щеки Сары запылали от стыда. Она отступила, когда Кейн пошел на нее, и всем своим видом изобразила решимость дать ему отпор, не давая воли страху, сковывающему ее тело.
Он остановился перед ней, возвышаясь почти на голову и загораживая своими плечищами весь мир. Глаза у него были темными, как зарождающиеся в сумерках грозовые тучи.
Сара вздернула подбородок и сказала с решительным видом:
– Мне хорошо известна ваша репутация, сэр, репутация соблазнителя самого низкого пошиба. Вы грубый и неотесанный тип, мистер Кейн, и я не могу понять, почему мягкие и благородные люди этой страны так почитают вас. В Англии для таких людей, как вы, есть свои названия.
– Для таких людей, как я, везде есть свои названия. В Новом Орлеане нас зовут «белым мусором». Но мы учимся держаться на поверхности как можем, находим свои радости, где и как возможно. Или нам это удается, мисс Сент-Джеймс, или мы погибаем.
– Удается, включая шантаж в отношении респектабельных женщин, которых вы хотите завлечь к себе в постель? – резко спросила она.
В какой-то момент казалось, что Кейн готов ударить ее – так он окаменел после ее слов. Его гнев выразился только в том, что сжалась в кулак левая рука и слегка дернулся уголок рта. Но прошло несколько секунд, плечи его снова расслабились, и Кейн приобрел свой прежний беззаботный вид.
– Мадемуазель Сент-Джеймс, чтобы завлечь женщину к себе в постель, у меня никогда не было необходимости прибегать к шантажу. Впрочем… – Американец взял ее ладонью за шею, и Сара решила, что сейчас она упадет в обморок. Странно, как несовместимы были страх, который она испытала в настоящее мгновение, и то опьяняющее возбуждение, которое передавалось ей от близости с ним. Кейн медленно, но решительно согнул пальцы у нее в волосах и притянул ее поближе… – Все начинается с первого раза, – закончил он.
Сара не смогла бы двинуться, даже если бы захотела, она была заколдована его близостью. Хватка, которой держал ее Кейн, была недоброй, но в глубине его взгляда читалось нечто более беспокоящее, чем просто гнев. Да, это было желание. Он желал ее, и по всему его виду, по его напряженности было видно это, и Сара не удивилась бы, если бы американец тут же потащил ее в спальню или овладел бы ею прямо здесь, на полу. Но тут присутствовало что-то еще, помимо желания и гнева, нечто выбившее Кейна из седла. Это нечто пробежало по его лицу словно тень, и гнев в его глазах сменился растерянностью и смущением, рука его разжалась.
Он отдернул ее, словно Сара обожгла его, потом развернулся и пошел к дверям, но остановился. Некоторое время он изучающе разглядывал девушку, потом низким и неуверенным голосом произнес:
– За пятьсот фунтов и этот портрет под названием «Солнышко» я подумаю насчет поездки в Жапуру.
– Портрет? Но зачем…
– А черт меня знает, принцесса. Думаю, часть нас вырастает, но так и не перестает верить в прекрасные сказки, независимо от того, насколько жестока и мрачна действительность.
Он растворился в тусклом свете коридора. Прошло несколько мгновений, прежде чем Сара пришла в себя от потрясения и бросилась следом. Она догнала его у выхода. Кейн успел миновать последнюю ступеньку и шел своей красивой, несколько развязной походкой. Он полез в карман пиджака за сигарой, когда Сара окликнула его:
– Кейн, так вы согласны или нет?
– Я сказал, что подумаю, мисс Сент-Джеймс. Я дам вам знать.
И он исчез в ночи.
Той же ночью Морган стоял, освещенный бледным светом газовой лампы, прислонившись к столбу, подставив спину ветру, который вот-вот должен был принести дождь. Океанские волны разбивались о причалы, а на горизонте, там, где черное небо сходилось с еще более черным океаном, плясали стрелы и вспышки молний. Он курил сигару, смотрел в никуда и думал о Саре. Морган Кейн знал в жизни много красивых и образованных женщин, но мало было столь отчаянных, как эта дочка покойного губернатора. Или столь наивных, раз уж Сара дошла до того, что решилась иметь дело с таким ублюдком, как он. Для мужчины пресыщенного ее непроснувшаяся страсть была вещью новой и волнующей. Несомненно, этим вечером Сара могла стать его – как он и предполагал днем. По существу, девушка предложила ему себя при условии, что он станет сопровождать ее в Жапуру. Такая она была отчаянная. Кейн, конечно, и раньше пользовался ситуацией – или женщиной, – но что-то случилось, когда он сверху вниз посмотрел в ее расширившиеся глаза. На него смотрела та же невинность, которую он прочел в глазах на том портрете, и Кейн вдруг в одно мгновение понял, что независимо от того, насколько сильно ему хотелось измять в страсти и гневе это тело, он не сможет себе это позволить.
Американец мог соблазнить ее, на этот счет он не сомневался. Сара Сент-Джеймс была уже тепленькой. Вся эта сдерживаемая страсть, которой ни одна приличная женщина не даст воли, так и рвалась на свободу. А потом, когда все закончилось бы, Сара еще и хвалила бы себя за то, что принесла в жертву свою невинность. В конец концов он ведь был бото.
Кейн знал много всяких ухищрений, которые любую фригидную женщину превращали в самую распущенную, заставляли метаться, царапаться и просить еще. Чаще всего это бывало в постели мужа, либо в карете, либо раз или два – прямо на столе в кабинете мужа, пока тот отсутствовал на совещании. И вот он, кто совратил не одну сановную пота\'f1кушку всего южноамериканского континента, решил не трогать Сару.