Он потянулся за своим портфелем, открыл его и извлек оттуда небольшой, сложенный вдвое листок голубой бумаги, но снова опустил его обратно, чтобы достать из футляра очки и надеть их на нос. Потом опять взялся за листок.
— Вот, послушайте, что здесь написано: «Дорогой Перри…» — Он замолчал и, подняв подбородок, посмотрел сначала на меня, потом перевел взгляд на Вулфа. — Она называет меня по имени, — объяснил он, — с того времени, как ей исполнилось двадцать лет, а мне сорок девять. Это было предложение ее отца.
Он явно жаждал комментариев, и Вулф вынужден был пробормотать:
— Но ведь это же не имеет существенного значения для дела.
Холмер кивнул:
— Я просто упомянул об этом, но будем читать дальше.
«Дорогой Перри!
Надеюсь, вы не будете на меня слишком сердиться за то, что я вас так подвела. Я не собираюсь делать никаких глупостей. Я просто хочу побыть одна там, где я сейчас есть. Я сомневаюсь, что вы хоть что-нибудь услышите обо мне до 30 июня, но после этой даты узнаете все обязательно. Пожалуйста, не волнуйтесь, и не пытайтесь меня найти.
Любящая Прис».
Холмер медленно сложил записку и снова убрал ее в портфель.
— Возможно, мне следует объяснить вам смысл этой даты — 30 июня. В этот день моей подопечной исполняется двадцать пять лет и, согласно условиям ее отца, опекунство над ней заканчивается. Она войдет в полное владение своей собственностью. Таково было завещание. Но есть и некоторые осложнения, как это почти всегда бывает при назначении опекунства. Основной капитал Присциллы составляют девяносто процентов акций крупной и весьма процветающей корпорации. Среди части управляющих и директоров бытует мнение о том, что моя подопечная нуждается в контроле. Это-то и есть первое, и очень важное, осложнение. Второе — бывший муж моей подопечной.
Вулф нахмурился:
— Он жив?
Патрон никогда не вел дела, связанные с супружескими скандалами.
— Да, — коротко ответил Холмер и тоже нахмурился. — Это было непростительной ошибкой со стороны Присциллы. Она убежала с ним в Южную Америку, когда ей было всего девятнадцать лет, оставила его тремя месяцами позже и развелась в 1948 году. Правда, дальнейших осложнений между ними не было. Но две недели назад я получил письмо, присланное на мое имя, как управляющему ее собственностью, в котором, видите ли, утверждается, что, согласно подписанному моей подопечной вскоре после замужества документу, половина ее состояния законным порядком переходит к нему. Я сомневаюсь в этом…
Тут я решил вмешаться, так как уже достаточно томился в неизвестности.
— Вы говорите, — выпалил я, — ее зовут Присцилла Идз?
— Да, она вернула свою девичью фамилию после развода. А имя ее мужа — Эрик Хаф. Я сомневаюсь…
— О, мне кажется, что я где-то ее встречал. Я думаю, вы настолько предусмотрительны, что захватили с собой ее фотографию? — Я встал и подошел к нему. — Мне хотелось бы взглянуть на нее.
— Конечно, конечно, — торопливо сказал он, хотя ему и не нравилась роль допрашиваемого. Он вынужден был покорно протянуть мне фотографию, которую извлек из своего портфеля. — Я захватил ее из квартиры. У меня три отличные фотографии. Смотрите…
Он передал мне еще две. Я взял их и стал внимательно рассматривать. Тем временем Холмер продолжал:
— Я очень сомневаюсь, чтобы его притязания имели под собой законную почву, но в нравственном отношении здесь, несомненно, могут возникнуть серьезные затруднения. Для моей подопечной они весьма нежелательны. Письмо я получил из Венесуэлы, и она, я думаю, могла отправиться туда, чтобы повидаться с ним. Присцилла, видимо, имела намерения вернуться сюда до 30 июня. Сколько же ей понадобится времени, чтобы добраться до Каракаса самолетом? Я думаю, что не более двенадцати часов. Вы должны знать, что она очень упорна в своих намерениях. Я считаю, что в первую очередь необходимо будет проверить всех пассажиров, летящих в Венесуэлу, и сделать все, чтобы дать мне возможность связаться с нею прежде, чем она увидится с этим Хафом.
Я передал Вулфу фотографии молодой женщины.
— На нее стоит взглянуть, — сказал я ему. — Я как будто уже видел ее, и не только на фотографии. И, как мне кажется, совсем недавно. Я, конечно, не помню, где и когда, но именно в тот день у нас на обед была треска. Я не…
— О чем, черт возьми, ты там бормочешь? — сердито сказал Вулф.
Я посмотрел ему в глаза.
— Вы слышали, — сказал я и сел.
Глава 3
Вулф ловко управился с Перри Холмером после того, как я дал ему понять, что Присцилла Идз находится у нас в доме, наверху, в Южной комнате. Это был один из лучших его трюков. Проблема состояла в том, чтобы удалить Холмера из дома в наиболее короткий срок.
При этом он должен был быть убежден в необходимости услуг Вулфа, но без конкретных обязательств с нашей стороны.
Вулф разрешил эту проблему блестяще, сказав, что все обдумает и если решит взяться за это дело, то я немедленно позвоню Холмеру в его офис в десять утра и встречусь с ним для дальнейших переговоров. Холмер, конечно, вышел из себя, услышав это, так как жаждал немедленных действий с нашей стороны.
— Но позвольте, что бы вы обо мне подумали сами, — сказал Вулф, — если бы я, основываясь только на полученной от вас информации, согласился заняться этим делом. Без достаточной проверки всех возможностей сразу же приступить к работе над ним?
— Что бы я подумал? Да я и хочу только одного: чтобы вы немедленно приступили к делу!
— А я совершенно уверен в обратном, — возразил Вулф. — Я уверен, что вы никогда не стали бы нанимать дурака. Я ведь никогда не видел вас раньше. Может быть, ваше имя Перри Холмер, а может быть, и Эрик Хаф. Ведь я пока располагаю только вашими показаниями. Все, что вы мне рассказали сейчас, еще не основание, чтобы доверять вашим словам. Я бы хотел, чтобы Арчи Гудвин предварительно посетил квартиру вашей подопечной и побеседовал обстоятельно с горничной и со всеми теми, с кем сочтет необходимым, и только после этого позвонил бы в ваш офис. Я способен на смелые поступки, но не на опрометчивые. Если вам нужны детективы, способные не раздумывая откликнуться на предложение неизвестного лица, то Гудвин сейчас же даст вам их имена и адреса.
Холмер был, однако, упрям и засыпал нас всевозможными возражениями и предложениями. Он сказал, что удостоверить его личность очень легко. Достаточно позвонить Ричарду А. Вильямсону. А для посещения квартиры его подопечной сегодняшний вечер более подходит, чем завтрашнее утро.
Но, выполняя желание Вулфа, я никак не мог заняться этим вопросом ранее завтрашнего утра. Нам ведь еще предстояло решить вместе с ним очень важную проблему. Мы оба пришли к такому выводу, что чем скорее Холмер оставит нас и позволит приступить к ее решению, тем лучше. Наконец, после долгих пререкательств, он все же ушел. Но прежде чем сунуть портфель под мышку, убрал в него фотографии. В прихожей он позволил подать себе шляпу и открыть перед ним дверь.
Едва я переступил порог кабинета Вулфа, как тот взревел:
— Приведи ее немедленно сюда, слышишь!
Я остановился:
— О'кей. Но ведь вы просили ее выставить?
— Нет, — уже более спокойно сказал он. — Не надо этого делать, приведи ее сюда.
Я на мгновение заколебался, решая, как наилучшим образом воспользоваться этим обстоятельством.
— Но, как вы знаете, это моя добыча, — сказал я, глядя на него. — То, что я отвел ее наверх и там запер, — моя инициатива. Если бы не я, вы уже давно бы выставили ее за дверь. Вы же велели вернуть ей деньги и поскорее избавиться от нее. После того, что вам так любезно поведал Холмер, вы, возможно, будете с ней еще суровее. А потому я предоставляю вам право самому подняться за ее багажом и позволить ей уйти, когда я сочту это нужным.
Он громко хихикнул. За те годы, что мы провели с ним, работая бок о бок, мне ни разу не удалось видеть ничего подобного. Этим хихиканьем он, должно быть, выражал радость и разрешение привести Присциллу.