Разом накатывает ярость. Слепая бесконтрольная злость опускается на мозг красной пеленой, застилает разум, в щепки разносит пошатнувшееся самообладание — и сиюминутно возвращает ей способность складывать мысли в слова.
— Поехавший ублюдок. Вот ты кто, — выплёвывает она, вперившись в лицо Торпа ненавидящим взглядом лихорадочно сверкающих глаз. Адреналин бурлит в крови, срывая чеку всякого здравомыслия, и Аддамс несёт со страшной силой. Она уже совершенно не способна умолкнуть и гордо покинуть палату. Только не после всего этого дерьма. — Ты мог бы меня предупредить. Но в твой сраный эгоистичный мозг такой вариант даже не пришёл, верно?
— Предупредить? — Ксавье иронично усмехается, стараясь выглядеть спокойным. Но её не обмануть — даже с расстояния в несколько шагов Уэнсдэй отчётливо видит, как он сжимает челюсти с такой силой, что на шее проступают жилы. — Ты сейчас серьёзно?
Их взгляды сталкиваются в непримиримой борьбе. Угольно-чёрный обсидиан против холодного зелёного малахита.
Фальшивый профессор выдерживает короткую паузу, будто бы пытаясь остановить себя от необдуманных слов — но когда Аддамс презрительно морщит нос, эта попытка проваливается с оглушительным треском.
— Какое тебе вообще до меня дело? — зло бросает он, резко взвиваясь на ноги. — Ты вроде неплохо проводила время с тем щенком. Или это было специально? Думаешь, я не заметил, как старательно вы двое изображали бурную страсть? Чуть не сожрали друг друга!
— Бурную страсть мне приходилось изображать только с тобой, — ядовито припечатывает Уэнсдэй, втайне испытывая мстительный триумф от осознания, что сцена в ресторане настолько сильно ударила по профессорскому самолюбию. Пожалуй, стоит произвести контрольный выстрел. — А с ним, чтоб ты знал, всё было искренне.
— Так какого хрена ты сейчас не с ним? — Торп повышает голос на полтона, по сантиметру сокращая расстояние между ними. — Что ты делаешь здесь? А?
Он движется вперёд очень медленно, но она почти физически ощущает исходящую от него опасность. Словно большой хищник осторожно подбирается к своей жертве перед смертельным броском.
Вот только она вовсе не жертва.
И она не отступит. Не позволит ему в очередной раз уязвить её самомнение. Последнее слово сегодня непременно останется за ней.
— Не смогла удержаться, чтобы не испортить твой идиотский псевдогениальный план, — деланно ровный голос Аддамс буквально сочится ядом. — Каким надо быть кретином, чтобы всерьёз поверить, что Энид послушается твоего дружка и ничего мне не расскажет?
— А какой надо быть дурой, чтобы трахаться с подозреваемым? — Торп издевательски усмехается, но в его извечном фасаде спокойствия давно пробита брешь. Скулы заостряются, зрачки расширяются, на шее лихорадочно бьётся жилка. — Или тебе просто нравилось, как я тебя трахаю?
— Не льсти себе. Это было ужасно, — она закатывает глаза с максимально надменным выражением, хотя внутри всё сводит от странного коктейля бушующих чувств.
Пожалуй, не зря говорят, что злость и страсть — чувства единой природы, две крайности одной и той же сущности.
Жгучая ненависть смешивается с отголосками предательского возбуждения, сокрушительная ярость — с недавним осознанием, что проклятый профессор глубоко проник в её разум, словно грёбаная раковая опухоль.
Но Уэнсдэй не позволит ему насладиться собственной слабостью. Не допустит, чтобы чёртов Торп догадался, насколько глубоко она увязла в этой кошмарной трясине.
— Знаешь ли, сложнее всего было имитировать оргазмы, — продолжает Аддамс, смакуя каждое слово и желая уколоть побольнее, задеть за живое, безжалостно сковырнуть коросту с незаживающей царапины. — А потом приходилось подолгу отмываться в душе от твоего мерзкого парфюма.
— Мне тоже было несладко, — с готовностью подхватывает лжепрофессор, остановившись в нескольких сантиметрах от неё и презрительно глядя сверху вниз. — Мало приятного возиться с амбициозной малолетней идиоткой, которая портит абсолютно всё, к чему прикасается.
Она едва не скрипит зубами от бесконтрольного раздражения, но его недопустимая близость изрядно выбивает из колеи. Уэнсдэй всеми силами старается сохранять лицо бесстрастным, но тело отказывается подчиняться воле рационального мышления — по позвоночнику бегут мурашки, жгучая волна иррационального желания воспламеняет все нервные окончания и разливается влажным жаром между бёдер, делая мокрым нижнее бельё. Oh merda, какой ужасающий кошмар.