Очередная изреченная им глупость даже не удивила Леру — сейчас ее гораздо больше волновала новость о театре. «Зато мандраж перед выступлением как рукой сняло, — усмехнулась она. — Хоть за это Прянишу спасибо».
Глава 25 (окончание)
— Давайте, удивляйте старика. Я весь внимание, — добродушно сказал Шерман, глядя на экран большого телевизора, который выполнял сейчас роль монитора. Смотрел, как за тысячи километров от него Лера садится за рояль, а Майя берет в руки скрипку, и ощущал что-то похожее на гордость создателя. «Какие девчонки! И у меня глаз радуется, и публике показать не стыдно!»
Музыка грянула, как выстрел, зачаровав его с первого же мощного аккорда. Шерман откинулся на спинку кресла, стоявшего в кабинете испанского офиса, держа в руке маленький бежевый пульт от кондиционера. Время сиесты кончилось, но жара, опускавшаяся на Барселону с выцветшей синевы неба, так и не спала. Весь день Шерман тщетно жал на кнопки пульта, пытаясь выжать из кондиционера чуть больше прохлады, но тот и так гудел на пределе сил. От жары не спасала ни светлая рубашка с коротким рукавом, ни вода, которую он пил почти беспрерывно. А вот сейчас, когда они заиграли, воздух словно дрогнул, и холодок восторга пополз по спине.
Вот так, до мурашек, она и должна была пробирать — эта музыка. Что-то из классики, знакомое, наверное, с детства, но вспомнить композитора и название он не мог. Да и не до того было. Он смотрел на девчонок. На летящие руки Майи, держащей скрипичный гриф, как бокал дорогого вина на каком-то важном торжестве. И выводившей смычком, как пером, незримые, но берущие за душу строки. Он видел стройную фигурку Леры, приникшую к мощному телу рояля, будто нашептывая ему что-то — так хозяин шепчет своему коню волшебное «слово», которое делает его послушным надежнее, чем узда и шпоры. Смотрел на ее руки, ласкающие клавиши — так умело, так сильно, и нежно, так, что рояль отзывался единственно правильным, лучшим звуком. А вместе эта скрипка и рояль рождали истинную гармонию, которая и есть, наверное, квинтэссенция музыки.
Он смог оценить и внешнее: всю эту задумку с черно-белым, потому что маленькая сцена в репетиционной вся была в складчатых драпировках — так, что казалось, скрипачка и пианистка стоят среди мягких волн материи, как среди ночного океана, лежащего у берега заснеженной земли. Шерман знал: такие вещи производят на публику дополнительное впечатление, от них не уйти, потому что было когда-то сказано «хлеба и зрелищ», а не «хлеба и музыки». Но лично он любил слушать с закрытыми глазами, чтобы ночь опущенных век отсекала его от всего остального, позволяя полностью обратиться в слух. И сейчас он тоже закрыл глаза, отдавшись магии. Мимоходом подумав: девчонки-то всё время в этой ночи, потому и играют так пронзительно.
Последний аккорд, мощный и звонкий, взлетел и взорвался в воздухе, словно залп салюта, рассыпался серебром нот, оставив лишь затухающее эхо. И Шерман зааплодировал, что было сил, но звуки хлопков показались ему бедными, неспособными выразить всё, что он чувствовал.
— Королевы мои, я потрясен! — выдохнул он, и девушки довольно заулыбались. — Вы должны показать это людям! Немедленно! Витя, что у нас с концертом?
Шерман перешел на деловой тон так быстро, что Пряниш, клевавший носом у стенки, не сразу понял, что ответа ждут от него.
— Мнэ-ээ… Так давно уж занимаюсь этим вопросом! — сказал он, вскакивая. — С концертным залом договорился, афиши уж три недели как готовы. Слепая пианистка, гениальная игра на ощупь, всё такое. И картинка: карнавальная маска, но без прорезей для глаз. Ярко-красный фон, маска — черный бархат, расшита драгоценностями! Народ пойдет, можем хоть с завтрашнего дня продажу билетов открыть. И у меня предложение. Так как Валерия у нас новенькая…
Шерман перевел взгляд на Леру, которая почему-то стояла, опираясь на рояль, будто ноги ее не держали. Бледная, с растерянным лицом, она словно испугалась чего-то.
— Лерочка, душа моя, что с тобой? Волнуешься перед выходом на большую сцену? — заботливо спросил Шерман. — Не нужно. Ты умница, вон как сыграла! Мало кто так чувствует музыку, даже из зрячих!
— А я всегда говорил, что слепота в этом деле не помеха, а очень даже плюс, — подбоченился Пряниш. — Билетов вагон продадим.
Лера побледнела еще больше, опустилась на банкетку возле рояля, словно потеряв остатки сил.
— Как всегда, вы очень тактичны! — бросила Майя Прянишу. Подошла к Лере, обняла ее, что-то зашептала на ухо. Шерман ощутил укол стыда: вот дернул же черт за язык! «Зачем я напомнил этой девочке о ее несчастье? Хотя, если уж рассуждать хладнокровно, Какофоша очень даже прав, — подумал Савва. — Живут люди и слепыми, только вот обратить этот недостаток в преимущество может далеко не каждый». Ему захотелось сказать об этом Лере, приободрить ее, но он побоялся ранить еще больше.