— Лера, прости, душа моя, — выдавил он. И попытался перевести разговор в деловое русло: — Давайте вернемся к концерту. Витя, твои предложения?
— Я же говорю, раз Валерия новенькая, ее надо представить публике максимально эффектно! Поэтому сперва мы выведем ее с Золотницким, пусть сыграют в четыре руки. Так как Золотницкого знают как пианиста, на него идут, мы убьем двух баранов: и билетов побольше продадим, и покажем Валерию в выгодном свете. Люди подумают: раз она играет вместе с мэтром, то и уровень у нее прекрасный! Оценят, полюбят. А уже потом пусть будет этот номер с Майей. Тоже, так сказать, игра с мэтром, присоединение имиджа! Ну и после этого — выступление соло. Когда публика уже разогрета. Кстати, и хорошие рецензии будут, я уже договорился с журналистами.
— Дорого? — деловито спросил Шерман.
— Ну, не дешево, Савва, ты же понимаешь — в новую звезду придется вложиться.
Он хотел сказать еще что-то, но Майя вмешалась в разговор.
— Извините, Савваркадьич, Лере как-то нехорошо, — встревоженно сказала она. — Мы пойдем, ладно? А вы тут решайте.
— Что такое? Может, врача?
— Был уже врач, — с непонятным смешком сказала Лера, и удивленному ее словами Шерману показалось, что она сейчас заплачет. «О чем это она? Что значит — был врач?» — недоумевал он, глядя, как Майя помогает подруге встать, а подошедший Олег берет ее под руку и осторожно выводит из репетиционной. «Надо будет у Маюши спросить, в чем дело, — решил Савва. И недовольно поморщился: — Однако, странная реакция у этой Леры. Неужели она так чувствительна? Надеюсь, не истеричка вроде Любаши».
Мысль о жене заставила вспомнить, что через несколько минут ему предстоит встреча с ее адвокатом. Тот звонил пару часов назад, добивался аудиенции. Всё по поводу развода. Настроение испортилось, и Шерман вновь ощутил, как давит на него жара. Раздраженно потыкал в кнопки пульта, но кондиционер лишь бессильно пискнул.
— Савва, как тебе мой план? — подал голос Пряниш.
— Отлично, даю добро. Только еще укажи в рекламе, что концерт благотворительный, средства пойдут на содержание нашего приюта, — добавил он. — С Золотницким переговори на эту тему, если не согласится выступать задаром, заплатим ему по-тихому. В общем, реши, не мне тебя учить. Всё, Вить, мне бежать надо. Завтра переговорим.
Он отключил скайп и подошел к окну. Листья деревьев чуть шевелились от ветерка, и Шерман открыл створку, надеясь впустить в кабинет хоть чуточку прохлады. Но плотная, почти осязаемая волна горячего воздуха, накатившая на его лицо, заставила Шермана передумать. Он закрыл окно и принялся снимать рубашку, от которой ощутимо несло потом. Благо, в шкафу были чистые.
Савва едва успел переодеться, как со стороны двери раздался деликатный стук. Вошел сухой, словно куст саксаула, совершенно седой и затянутый в черное господин. При взгляде на его наглухо застегнутый пиджак, плотные брюки и сорочку, ворот которой накрахмаленным клином сходился на бледной шее, Шерман почти испугался — то ли нечеловеческой способности гостя выживать во всём этом в такую жару, то ли оттого, что в этом костюме гость выглядел как гробовщик.
— Здравствуйте! — сказал тот на чистейшем русском. — Дмитрий Юрьевич Кулебякин, адвокат по разводам. Рад личному знакомству.
Шерман не мог сказать того же о себе, поэтому лишь коротко пожал протянутую костистую руку, и кивнул в сторону диванчика. Усевшись, адвокат раскрыл портфель, достал из него блокнот в коричневой кожаной обложке, и, вооружившись ручкой, сделал какую-то пометку. Произнес, не поднимая глаз:
— Моя клиентка Любовь Иосифовна Шерман, которая приходится вам женой…
— Милейший, я в курсе, кто она мне, — раздраженно бросил Савва. — И вы зря пришли. Я уже сказал, что не собираюсь разводиться.
Кулбякин понимающе кивнул.
— Стандартная ситуация. Но если она решила…
— Решила! — фыркнул Шерман. — Взбесилась баба — всё, что могу сказать. На пустом месте взбесилась! Всю жизнь ведь ревнует, как будто не может без этого — всё тычет, тычет меня какими-то… На этот раз знаете из-за кого взъелась? Скрипачку я опекаю, Майю Серебрянскую — слышали, наверное, мировая знаменитость. Ну, подарил я ей колье, и что? Девочка слепая, ей в радость, мне не в напряг. Что же сразу она думает, я в постели с этой девочкой?.. Да тьфу! Да это ж подумать противно!.. — он умолк, не находя слов, а потом еще раз сплюнул: — Тьфу, мерзость какая!