— Господи, за что ты меня мучаешь?! — закатил глаза Савва. — Если ты хочешь, чтобы я ползал за этой женщиной на коленях, я поползу! Но только захоти и от нее, чтобы она вынула затычки из ушей и не убегала от меня черт знает куда, иначе все это ползание будет бесконечным!
— Да что с тобой?! Лера, не молчи!
Майя уложила ее на диван и присела рядом, в звонком голосе не было и тени обычного задора — одно лишь беспокойство.
— Послушай, если ты волнуешься из-за концерта, который они планируют, выбрось из головы дурные мысли! — продолжила Серебрянская. — Пряниш, конечно, идиот, но работу свою знает. И концерт устроит прекрасный, можешь не сомневаться!
— Май, — с трудом выдавила Лера, — почему он сказал, что приготовил афиши три недели назад?
— Э-э… Не знаю. — Серебрянская ответила таким тоном, будто вопрос сбил ее с толку. — Наверное, из-за того, что он заранее всё должен планировать. Шоу за один день не сделаешь.
— Но как он мог планировать, если в то время мне еще не сделали операцию?! Он что, знал? Откуда-то знал, что я останусь слепой? Может, они именно это планировали? — закричала Лера. Слабость, накатившая на нее в репетиционной, неожиданно прошла. Она рывком села, схватила Майю за руку: — Ты же там была! Ты слышала, он это сказал!
— Да ты что, Лера! Никто не мог этого знать наверняка! Просто ведь Торопов… ну, ты же помнишь — он сразу предупредил, что случай у тебя сложный, успех операции не гарантирован.
— Нет! Он как-то так сказал… Как будто им выгодно, что я слепая! — выкрикнула Лера. — И они заранее все готовили, как для слепой — иначе зачем на афишах эта маска, без прорезей для глаз?!
Она сорвала с лица очки, и с силой бросила их в темноту. Они загремели в дальнем углу. Лера разрыдалась, и было уже всё равно, что слезы и волнение могут повредить глазам — потому что они уже никогда не будут видеть. Ведь эти мерзкие, бездушные дельцы, решили заработать на ее слепоте! Решили за нее, что она никогда не увидит солнечного света. И она ничего не может с этим сделать, потому что у нее — ни денег, ни влияния. «Только музыкальный дар, единственное, что у меня оставалось! Но и он только казался мне благом — а стал проклятием», — подумала она, и зарыдала еще сильнее.
Серебрянская потерянно молчала, только гладила ее по голове, как маленькую. И вдруг воскликнула:
— Я поняла! Лера, прекрати реветь, ты ошиблась. Никто тут не желает тебе зла, — ее прохладные пальцы коснулись Лериных щек, пробежали выше, стирая слезы. И голос стал спокойным, рассудительным: — Я думаю, Пряниш, о макетах говорил. Понимаешь, он ведь знал, что нужно выводить тебя на сцену. Потому что контракт с тобой был подписан, так что машина завертелась в тот же день. Скорее всего, он дал здание дизайнерам разработать рекламу. Ну и сделали, наверное, варианты для того случая, если операция пройдет успешно, и для другого — вот как сейчас.
— Нет, он как-то так сказал… Будто знал точно! — всхлипнула Лера.
— Господи, да Пряниш же дурак, — в голосе Майи зазвенела досада. — Он же слова в пучки связывать не умеет — метет ими, как веником, который разваливается! И вечно получаются нелепости. Ты же сама сколько раз такое слышала!
— Дурак, не дурак — а ты же говоришь, что он свою работу знает. И тоже слышала, что он сказал про слепых. Будто на таких публика идет. А они же зарабатывают на нас, Май! Им выгодно, понимаешь? Чтобы мы… чтобы ты… и я… А я не хочу!
— Ты так говоришь, как будто я хочу! — взорвалась Майя. — Думаешь, меня греет мысль о том, что Пряниш продает меня, как урода? В цирке есть номер: обезьяна играет на металлофоне. А Пряниш сделал себе другой: слепая Серебрянская играет на скрипке. И всем интересно. Деньги платят.
— Вот-вот! Деньги! А ты знаешь, что сегодня, пока вы с Шерманом разговаривали, он затащил меня в какую-то подсобку и сказал, что театр на грани банкротства? — выпалила Лера. — Представляешь, как им сейчас деньги нужны?! У них была ты, одна, они на тебе зарабатывали. А сейчас нас с тобой двое! В два раза больше можно заработать, всего-то и нужно для этого — оставить пианистку слепой!
— Ну да. Действительно. Пусть одна скрипачка отдувается. Ей же плевать, слепой быть, или зрячей, — холодно ответила Майя.
— Но ты сразу здесь была! И это ты захотела, чтобы Шерман меня привез! А он воспользовался…
— Правильно говорят, не хочешь зла — не делай добра, — медленно произнесла Серебрянская. — Услышала, как ты играешь, себя вспомнила и подумала: помогу девчонке, раз у нее есть шанс. А теперь я же и виновата! Извини, не поняла, что помогать тебе не нужно было. Не разобрала сослепу.
Последнюю фразу она произнесла всё тем же ледяным тоном, но со смешком, и он был нехорошим — так Майя говорила с Прянишем.
Это вмиг отрезвило Леру.
Истерика схлынула, хотя сердце по-прежнему колотилось сбивчиво, и таким же неровным было дыхание — всё еще через всхлипы. Но теперь накатил страх. Сильный, парализующий страх перед первой ссорой. Еще пара неосторожных слов, и они перестанут быть подругами. Пусть на время — точнее, дай бог, чтоб всего лишь на время! — но Лере и этого не хотелось. Она испуганно замолчала. Пыталась придумать что-то в оправдание, как-то смягчить ситуацию, найти правильные слова, способные мгновенно всё решить. Но в итоге сказала то, что подумала в первый же миг:
— Майя, пожалуйста, прости меня! Я совершенно не это имела в виду, богом клянусь!
— Ты же в него больше не веришь! — ехидно сказала та. И голос был непривычно чужим, отстраненным. Без единой капли тепла.
— Майечка, да я уже не знаю, во что верить! Знаю только, что тебя обидеть не хотела! Прости меня! — умоляла Лера. — Господи, вот я дура! Ляпнула такое… Я понимаю, как тебе обидно, сама бы на твоем месте обиделась. Ведь мы с тобой в одинаковую беду попали. Но просто я никак не могу привыкнуть, понимаешь?
Она смолкла, с надеждой ожидая ответа. Но в тишине, напряженной, как натянутая стрела лука, не было ничего. Казалось, Майя даже не дышит. Будто ее нет здесь. И во всём мире нет.
— Майя, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь! — взмолилась Лера. — Прости меня, я не хотела…
Усталый голос перебил ее:
— Я поняла. Не объясняй. Ты на эмоциях. Я тоже. Просто надо отдохнуть. К себе пойду, — Лера услышала, как скрипнули пружины дивана, и как вслед за этими, непривычно короткими, рублеными фразами, полетели резкий, удаляющийся стук каблуков. Клацнул язычок замка, и дверь в Майину комнату захлопнулась. А потом, впервые за всё время, прожитое здесь, Лера услышала из-за этой двери звук поворачивающегося ключа.
Она вцепилась в обивку дивана так, что заболели пальцы. Вот что теперь делать? Идти за ней? Но Майя сказала: надо отдохнуть. Остыть — скорее всего, это имела в виду. Может быть, отойдет немного, и выйдет?
Тяжелые шаги в коридоре отвлекли ее от мыслей. Олег заглянул в комнату.
— Отдыхаешь? А Майя где?
— У себя, — выдавила Лера. Щеки запылали: сейчас еще и Олег узнает, какая она идиотка! «Но я же извинилась, — беспомощно подумала она, — я ему скажу! Он всё-таки ближе к Майе, может, убедит ее простить меня?»
Но телохранитель сказал:
— Ладно, не буду тревожить. Если что, я рядом.
Дверь закрылась, и Лера опять осталась одна. Терпеливо ждала, прислушиваясь. Но в комнате Майи было тихо.
Она пошла к себе. Легла на кровать, сжалась в комочек, будто пытаясь укрыться от уколов совести. Но та не унималась: в памяти всплывали обрывки разговора с Майей, жестокие, несправедливые слова, сказанные в запале… «Я еще и очки разбила, единственную пару, — вспомнила Лера. И от этого вновь подступили слезы. — Что они сделали с моими глазами? Что за операцию провели? Найти бы врача, чтобы посмотрел, Торопову я уже не верю!»
Она металась по кровати, как больной в лихорадке. Подозрения снедали ее. Но и червячок сомнения грыз — ведь не было причин не доверять Майе, а она так уверенно сказала, что Пряниш просто ляпнул сдуру про эти афиши, как-то не так выразился. Лера попыталась восстановить в памяти всё, что он сказал, слово в слово. Но не получилось, мысли разбегались в разные стороны, как теннисные, выскочившие из опрокинутой на лестнице корзинки.
Планшет, лежащий на тумбочке, коротко булькнул, и голос электронной Кати сказал:
— Сообщение от Константина Радонева: привет, как выступление.
Лера резко перевернулась, шлепнула рукой по тумбочке, и, схватив планшет, выпалила:
— Катя, ответь Константину: срочно позвони!
Смартфон завибрировал где-то в ногах кровати, и она торопливо зашарила руками в складках одеяла. Схватил трубку, и, даже не поздоровавшись, спросила:
— Кость, ты что-нибудь знаешь о том, как делают афиши?
— Ох, очень мало. А что?
— Вот смотри: ты планируешь концерт, участники известны, программа есть, место проведения. И что, ты придумывать будешь, каким должен быть рисунок? Или художника будешь искать?
— Да зачем? — удивился Костя. — Есть рекламные агентства. Там дизайнеры. Делаешь заказ, оплачиваешь — и всё. Дизайнер сам все придумает и нарисует макет.
— Ну, допустим. Но ты же пойдешь сразу печатать, не будешь ждать месяц? — допытывалась Лера.
Костя озадаченно помолчал.
— Не знаю, никогда этим не занимался, — ответил он, наконец. — Но вообще я человек осторожный. Напечатаю, когда точно буду уверен, что на э