— Здравствуйте, очень рада, — сказала Лера, вспоминая, что знает о Прянише. Он уже лет десять возглавлял знаменитый театр классической музыки, неоднократно мелькал в телепередачах и на страницах журналов. Так что Лера помнила, как он выглядит: среднего роста, щуплый, с откляченным задом и сильным прогибом в пояснице — будто турист без рюкзака. У Пряниша были черные глаза навыкат и мясистый нос, кожа смуглая, как у цыгана. Черные волосы, в которых блестели нити седины, он собирал их на затылке в хвостик.
— Ну что, Валерия, приступим? — спросил он.
— К чему?
— Ну как же! Могли бы догадаться, — фыркнул Пряниш. — Сыграйте мне что-нибудь, я же должен вас экзаменовать.
Лере показалось это странным, ведь Шерман прослушивал ее. Даже контракт подписан. Может быть, именно о таких вещах и говорила Майя, предупреждая, что Пряниш любит оставлять за собой последнее слово?
— Я готова сыграть, — ответила она. — Помогите мне, пожалуйста, сесть за пианино, и переключите звук, чтобы он шел в колонки, а не в наушники.
— Конечно-конечно... — Пряниш стремительно подошел к ней, потянул за руку, ведя за собой. Она невольно задержала дыхание: от него ощутимо пахнуло перегаром — видимо, после вчерашнего юбилея. Пальцы были сухими и цепкими, но она вытерпела прикосновение.
Усевшись за инструмент, она объявила:
— Ференц Лист, «Грёзы любви».
Это произведение вполне могло дать представление об уровне ее мастерства.
— Что ж, мы все во внимании! — важно сказал Пряниш.
Положив пальцы на клавиши, Лера медленно, глубоко вдохнула, прислушиваясь к отголоскам музыки, звучащим в памяти. Первые аккорды — плавные и торжественные, прокатились по комнате... Она играла и думала о необычной истории любви, из-за которой родилось это великое произведение. Лист написал его о своей возлюбленной, Каролине Витгенштейн. Из-за любви к нему Каролина бежала из России, потеряв титул и родину. Они мечтали пожениться, но множество препятствий возникло перед этой любовью. Каролина первой не выдержала испытаний судьбы — постриглась в монахини. А вслед за ней и Ференц посвятил религии остаток жизни. Леру всегда трогала эта история, и для себя она хотела любви такой же сильной, непоколебимой. Но — со счастливым концом.
— Вы прекрасно играете, — довольно сказал Пряниш, когда последние звуки мелодии затихли, растворившись в пространстве. А Майя захлопала, воскликнув:
— Лера, это очень, очень классно! Я тоже обожаю Листа, и мы можем...
— Потом обсудите! — Пряниш оборвал ее хозяйским тоном, так, что даже Лере стало не по себе. — Сейчас я должен рассказать Валерии о нашем музыкальном театре. Как вы знаете, это театр с мировой известностью. Поэтому играть в нем — большая честь.
Он неожиданно умолк, завозился. Послышался звук газа, выходящего из-под пластмассовой пробки, а потом — глубокие, жадные глотки. Пряниш откашлялся и, завернув пробку, продолжил:
— Как Прометей дал людям огонь...
— И воду, — невинным голосом добавила Майя.
— Да, и воду, — машинально повторил Пряниш. — Так вот, Валерия, как Прометей дал людям все нужное, так и наш музыкальный театр стремится, чтобы слушатели могли выбирать. Хотят классическое исполнение — пожалуйста, у нас есть Вейдман и Поляков! Хотят современную инсинуацию, есть Серебрянская!
— Инсинуацию я очень даже могу, — горячо подтвердила Майя.
— И я всегда говорю: мы должны вытягивать себя из болота, как Дон Кихот вытягивал себя за волосы! — с жаром продолжил Пряниш.
— А я за шо? — с жаром воскликнула Майя, сдобрив голос одесским акцентом, таким ядреным, что Лера не сдержала улыбки. Да и то, что напыщенная речь директора была полна ошибок, и веселило, и смущало одновременно. Ей казалось, что каждый ребенок должен знать — за волосы из болота себя вытаскивал Мюнгхаузен, а не Дон Кихот. Да еще этот Прометей с водой, «инсинуация» вместо «интерпретации»...
— А расскажите еще что-нибудь, — вкрадчиво попросила Майя.
— С тобой я, Серебрянская, после поговорю! — грозно ответил Пряниш. — Ну а с вами, уважаемая Валерия, я надеюсь увидеться после вашей выписки из больницы. Надеюсь, вы с Майей не будете терять времени, как она это любит, и обсудите новый репертуар. Засим откланиваюсь!
И небрежно пожав руку Леры, он вышел из палаты. Чуть стихли его шаги, телохранитель Олег приоткрыл дверь:
— Все живы?
— Пока да, — откликнулась Лера. Пряниш ей не понравился, но она понимала, что с его существованием придется смириться.