Встряхнув градусник, он проследил, чтобы мама сунула его подмышку, и прошел на кухню. Зажег газ под синим эмалированным чайником, заглянул в заварник. Оттуда пахнуло мятой и смородиной: их распаренные бледно-зеленые листочки прилипли к выпуклым стенкам. «Надо будет Лере такой заварить, в нем витаминов много, — подумал он. — Завтра отнесу ей. А может, и пионы для нее срезать? Она обрадуется, наверное, девушки же любят цветы».
Эта мысль сперва показалась удачной, но удовольствие от нее разбилось о другую: как бы не сделать хуже... Ведь цветы любят за красоту, а Лера не может ее видеть. Пока надежда на излечение слаба, нельзя напоминать о том, как много в мире прекрасного — но недоступного слепому.
Радонев вытряс старую заварку в мусорное ведро, сунул чайничек под кран. И не удержался, закрыл глаза. Потому что в последний час думал только об одном.
Жить вот так, в темноте — каково это?..
Он медленно провел рукой по гладкому боку чайника, пытаясь ощутить его изгибы, шероховатость рисунка, пытаясь увидеть... Теплая вода струилась по руке, затекала в чайник, а Костины пальцы скользнули вслед за ней. Их кончики зашарили по фарфоровым стенкам, пытаясь нащупать тонкую коричневую полоску, оставленную заваркой. Косте казалось, что он чувствует ее, смывает: ведь вроде бы, заскрипело под подушечками пальцев так, как скрипит чистое... Но, открыв глаза, он увидел, что коричневые пятна никуда не делись. И, досадливо цыкнув, потянулся за губкой.
Потом было еще несколько таких же нелепых и даже глупых — с его-то безупречным здоровьем и образцовой «единицей» по зрению! — попыток сделать что-то, как-то выжить в темноте. Смотреть руками, слухом, обонянием, включив на максимум оставшиеся органы чувств. И уже через пару минут осознать: таким беспомощным он не чувствовал себя никогда.
Кухня, знакомая до мельчайших деталей (у дверного косяка – труба с водосчетчиком, на столе возле сахарницы — вазочка с сухоцветами, вдоль стен — высокий холодильник, синие кухонные шкафы, плетеный ларь с картошкой), вдруг поменяла облик. Точнее – утратила его. От открытого окна повеяло опасностью, пол под ногами стал чужим, будто нехоженым. Посуда попряталась, сдвинувшись с привычных мест. И даже пространство одновременно расширилось и искривилось: холодильник вдруг выпятил железную грудь и больно ударил по локтю, когда Радонев слишком резво сунулся в стоящий рядом шкаф. Костя потянулся к плите – но там, где она стояла, оказался провал, в который рухнула его уверенная рука. И чтобы понять, не задуло ли шальным сквозняком мелкий огонек под чайником, ему пришлось тянуться вперед и ловить ладонью его теплое, трепещущее эхо.
Но упрямство не позволяло отступить. В итоге он, промахнувшись мимо заварника, рассыпал по столу мелко порубленные сухие листья и колкие твердые чаинки. Долго перебирал руками по полкам кухонных шкафчиков, отыскивая пакет с печеньем. Вместо малинового варенья вынул из холодильника томатную пасту — хорошо хоть понюхать догадался, прежде чем добавлять в мамин чай... А когда чайник засвистел, Радонев сдался: наливать кипяток с закрытыми глазами, рискуя ошпариться, было бы верхом глупости.
«Как она в этом живет? Если даже такой пустяк, как приготовление чая — настоящее испытание для слепого человека», — думал он. И невесело усмехнулся своим мыслям: вот тебе и будущий офтальмолог, о болезнях глаз узнал всё, а о людях, получается, даже не думал. Пока своего, близкого человечка беда не коснулась.
Образ Леры снова встал перед глазами: неподвижный взгляд, неуверенные движения, страх и напряжение в лице, когда она поняла, что не одна в палате. И потом: вот вроде бы смеется, болтает с ним как ни в чем не бывало. А руки всё ощупывают обивку кресла, будто пытаясь найти ту самую, единственную ниточку, дернув за которую, можно поднять плотный занавес, закрывающий глаза. И понять, наконец, какого цвета и формы это кресло, что под ним, за и над ним, и какого черта вообще оно стояло тут невидимым...
В груди затяжелело, и Радонев зло закусил губу. Нестерпимо захотелось остаться в одиночестве, обдумать всё. Может быть, порыться в медицинских справочниках... Хотя какой смысл, если под рукой нет Лериной медкарты?
Поставив бокал с чаем и вазочку с печеньем на маленький деревянный поднос, Костя отнес его маме и, плотно прикрыв дверь ее спальни, скрылся в своей комнате. Растянувшись на диване, задумался, закинув сложенные руки за голову. С высокого книжного шкафа, который в семье в шутку называли «учебным» из-за содержавшейся в нем коллекции медицинских книг, брошюр и атласов, презрительно взирал гипсовый бюст Аристотеля.