Только после этих слов Костя понял, что перед ним Майя Серебрянская. Немудрено, что он не узнал ее: в этой странной одежде она выглядела совсем не по-сценически. Он кашлянул, привлекая внимание:
— Кх-м... Добрый день, Майя, меня зовут Константин, — он прошел в палату, не обращая внимания на кислый вид охранника. — Лера, еще раз здравствуй, я принес тебе телефон. Вдруг что-то понадобится, надо быть на связи.
Майя повернула к нему лицо, улыбнулась:
— Ого, наша Лера уже обзавелась поклонником?! А я-то переживала! Ведь Савва наш Аркадьевич сказал, что она тут совсем одна.
Пожалуй, Костя впервые был рад тому, что Лера не может увидеть его лица. Чувствуя, как жар дурацкого, юношеского стыда ползет по щекам, он растерянно смолк – не знал, что ответить. Ситуацию спасла Лера:
— Майя, у нас с Костей длинная история, — улыбнулась она. — Он настоящий джентльмен, и не смог бы меня здесь оставить.
— Виват джентльмену! — воскликнула Майя. — Как погода в Лондоне? Гарцуют ли по туманному Гайд-Парку гвардейцы её величества? — и, сменив шутливый тон на серьезный, попросила: — Кость, а вбей мой номер в телефон Леры? Мы будем созваниваться, я страсть как люблю поболтать.
Она достала мобильник, но протянула его охраннику. Тот покосился на Радонева, но злость в его глазах сменилась спокойствием.
— Запишешь? — спросил он.
— Да, и сразу наберу, чтобы номер Валерии отобразился, — так же спокойно ответил Костя. Судя по всему, им еще не раз придется встретиться. И если этот Олежек больше не будет быковать, Радонев был согласен забыть инцидент у дверей палаты.
После того как гости ушли, Костя тоже пробыл недолго. Вложив в Лерину руку телефон, объяснил, как им пользоваться. И установил звонок вместе с вибрацией — чтобы она могла ощущать её, когда занята игрой на пианино.
— Спасибо огромное! Я так хотела позвонить домой, а теперь смогу хоть каждый день разговаривать с родителями! — радовалась Лера. — Костя, ты скажи мне, пожалуйста, сколько он стоит, мама привезет деньги...
— Не стоит, это подарок, — улыбнулся Радонев. — И давай сразу договоримся: если что-то нужно, говори, не стесняйся. Буду рад помочь.
— Тогда... Можешь позвонить мне вечером? В этой больнице всё хорошо, но всё чужое. И я почти всё время одна, не привыкла... — Ее голос дрогнул, рука неуверенно потянулась в его сторону. Он поймал теплую ладошку, тихонько сжал.
— Конечно, я обязательно позвоню, — разволновавшись, он чувствовал, как засбоило дыхание — будто после длинной утомительной гонки. И, поколебавшись, накрыл ее ладонь второй рукой: — Не бойся. Помни, ты не одна.
Глава 11 (начало)
Прокравшись в свой кабинет, Савва Аркадьевич Шерман почесал живот, поежился — от модной шелковой пижамы, что Любаша привезла из Испании, было прохладно, но эта прохлада оказалась скользкой и неуютной, будто ходишь голышом. Впрочем, если бы он не надел эту пижонскую вещицу, жена обиделась бы смертельно. А ссориться не хотелось.
Повернув бронзовый ключ антикварного бюро, Шерман достал графинчик смородиновой наливки и рюмочку на длинной ножке.
— А не набулькать ли уставшему продюсеру капелек двадцать-сорок-сто? — промурлыкал он, наполняя рюмку пахучей темно-бордовой жидкостью. И ответил сам себе: — Набулькать, господин хороший, да с горочкой!
Усевшись на коричневый диван, обитый грубой кожей, он блаженно скрестил толстые ножки, и медленно, со смаком, выпил рюмочку. Прищурив глаз, глянул сквозь нее на свет: тонкие грани хрусталя пересекались, образуя хитрый узор. Бордовая капля лежала на дне, источая терпкий аромат лета.
— Уфф, хороша, зараза! — благодушно похвалил Шерман и, заерзав, встал с дивана с намерением повторить. Но звонок телефона, брошенного на краю стола, рассеял очарование момента. Продюсер напрягся: рингнтон был офисный, а из офиса по субботам просто так не звонили.
— Савва Аркадьевич, извините, — голос секретарши Риточки звучал испуганно, — но у нас, кажется, проблемы. Тот компакт-диск с фильмом о балете... Он оказался бракованным, и теперь нам хотят вернуть всю партию. Дистрибьютор только что звонил.
Шерман крякнул, чувствуя, как перехватило горло. Вмиг стало жарко, и воздух в кабинете показался горячим, противно-сухим. Машинально подняв руку, он расстегнул верхнюю пуговицу пижамы и принялся растирать грудь.
— Так, душа моя, еще раз, — велел он, опускаясь на диван. — Все подробности мне давай!