— Значит так, да? Я один раз ошибся — и сразу меня в утиль? Выкинуть хочешь? Забыл всё, что я для тебя сделал?
— Ты? А что ты такого сделал? Ну, работал на меня — так я тебе и платил достойно. И твой, как ты говоришь, имидж дорогого специалиста тоже я оплачивал, — возразил Шерман, кивнув в сторону нелепой инсталляции Федоро́вича, так и лежащей на полу кабинета.
— Да я поднял твой театр с нуля! Благодаря мне твою Серебрянскую знают во всём мире! — затрясся Пряниш. — И, напомню тебе, я молчал о твоих чувствах к этой юной красотке. О твоих планах на нее! Хотя давно мог открыть эту грязную тайну твоей жене. Думаешь, Любаша обрадуется, если узнает? Да она бросит тебя в ту же минуту! Или ты надеешься, что вся эта история вызовет у нее лишь геометрический хохот?!
«Гомерический», — хотел было поправить Шерман, но внезапно накатила слабость, и мерзкий шум в ушах заглушил вопли Какофона. Савва оперся руками на стол, опустил голову, борясь с подступающей темнотой. Не может быть... ведь столько пройдено вместе... так велико было доверие... Но, выходит, доверяться было нельзя?! Потому что Какофон, оказывается, не выслушивал его по-дружески — а выведывал? И хранил потом признание Шермана, как гранату. А теперь вот готов выдернуть чеку...
Он несколько раз вздохнул, поднял глаза на Какофона. Тот сжался в своем кресле. Плюгавый, подлый человечек.
— Ты... шантажируешь меня? — полуутвердительно спросил Савва Аркадьевич. И от его взгляда спесь вдруг слетела с Пряниша, он заморгал — часто и виновато.
— Извини, я не то хотел сказать... Но, Савва, ты довел меня! Ты хочешь отобрать всё, что у меня есть! — обиженно сказал Какофон. И заныл плаксиво, как баба: — Я ведь согласен вернуть деньги, и даже партию дисков напечатать за свой счет, небольшую, но хоть что-то. А ты со мной как с отребьем! И еще о дружбе говорил, стыдить меня взялся!
Но Шерман уже не верил ему. Будто кто-то невидимый провел перед ним черту, ясно показав: вот здесь ты — а здесь Какофон, у каждого в жизни свои интересы. А то, что стоят на одной земле — так уж сложилось, но теперь лучше возвести забор между участками. Жаль одного: поменять соседа уже не получится. Что ж, сам виноват. Болтать надо меньше.
И нельзя допустить, чтобы Пряниш добрался до Любаши и вылил ей в уши всю ту грязь, которую льет здесь. Потом будет не отмыться. Они окончательно поссорятся. А еще нельзя допустить, чтобы Майя оказалась в эпицентре этой ссоры...
Шерман отвернулся, превозмогая желание свернуть Какофону башку. Надо быть хладнокровным. Надо помнить, что во всей этой истории — как в любой, что происходит в жизни — есть свои положительные стороны. «К примеру, с Пряниша можно стрясти деньги. И директора мне сейчас искать просто негде... А этот хотя бы свое дело знает. Да и ситуацию с дисками поможет разрулить... заставлю его...», — уговаривал себя Шерман. И как всегда в таких случаях, разум возобладал над чувствами.
— Хорошо, если ты готов исправить ситуацию с дисками, я готов дать тебе шанс, — сухо сказал он. — Но если и в новом тираже окажется брак, пеняй на себя.
— Я всё сделаю, — угодливо закивал Какофоша. Но во взгляде промелькнуло победное самодовольство.
[1] Серогорбая – на тюремном сленге означает крысу, и человека, который ворует у своих (арго)
Глава 13 (окончание)
Савва резко встал и вышел из кабинета. Понесся по коридору, понимая, что бежит от противного ощущения проигрыша. Потому что знал: попытка держаться так, будто власть еще была у него, оказалась неудачной. Пряниш, гадюка, прекрасно понял, что шантаж сработал. Но что можно было сделать? Припугнуть его? Киллера нанять?
Тяжело дыша, Шерман остановился у двери на лестницу. Пытаясь унять неровное сердечное бухание, он оперся на стену рукой и наклонил голову. У трех кафельных плиток, лежащих под его ногами, были отколоты углы. Раствор под ними давно раскрошился, углубления были забиты грязью и мусором. «А эта сволота себе в кабинет инсталляции покупает! — зло подумал Савва. — Хозяйственник на букву хэ!»
Он спустился на первый этаж, цепляя внимательным взглядом различные мелочи, на которые раньше не обращал внимания. Где-то облезла краска, сломанная ручка криво торчала в одной из дверей — а под этой ручкой были грубо привинчены петли, в которых висел пошарканный замок. В коридоре, ведущем к репетиционной, стояли диванчики, и Шерман вдруг заметил, что их спинки уже лоснятся без чистки, а ткань на сиденьях почти вытерлась. Нет, понятно — здесь часто бывают воспитанники приюта, которых приводят на уроки музыки. Дети. Что с них взять?