— Такой депрессняк иногда накрывает — вы бы знали!
Он знал. У нее так бывает, и частенько. А еще он знал, как она лечится... Двух телохранителей уволил за то, что втихаря таскали ей спиртное. А потом знакомый невролог, специально приглашенный на рождественский ужин, где была Майя, сказал Шерману: дайте ей выпускать пар. Чем бояться, что она выйдет в окно, лучше разрешите ей иногда выпивать.
Но в последнее время Савва Аркадьевич начал бояться, что это «иногда» превратится во «всегда».
Шерман устало прикрыл глаза, привлек Майю к себе, чувствуя, как подрагивают ее плечи. Жалко ее было — до кома в горле. А помочь — нечем. Только и оставалось жалеть, гладить по волосам и приговаривать: «Держись, девочка, держись...»
— Просто знаете, поговорила с Лерой – и вспомнила себя, — Майя всхлипывала, и он чувствовал, как жгут сквозь рубашку ее слёзы. — Она ведь так же как я – постепенно слепнет. А знаете, как это страшно, особенно когда становится понятно, что выхода нет?! Это как издевательство, какая-то жестокая игра в полнолуние: ведь ты понимаешь, что уже в ночи, и виден только слабый свет, и все вокруг иное, страшное, а еще тени, тени – они густеют с каждым днем, ползут к тебе, и в итоге обступают так, что некуда деваться! И ты понимаешь, что скоро тень накроет весь твой мир – и ты останешься в темноте...
Она всхлипнула и еще сильнее прижалась к нему, будто ища защиты.
— Я ведь так же боялась слепоты, надеялась, что всё обойдется. А оно вон как вышло. Но у Леры, даст Бог, всё хорошо будет. Я не завидую, не думайте. Просто накатило...
— Маюш, я всё понимаю. И прости меня. Я ведь пришел как раз по поводу Леры, — еле выдавил Шерман.
Она отстранилась, быстро вытерла мокрое лицо и снова надела очки.
— А что с ней?
— Боюсь, я не смогу оплатить операцию, — вздохнул Савва Аркадьевич. — Мне очень жаль, хорошая моя, но ситуация скверная.
Он рассказал очень коротко, стараясь не выказывать эмоций. Но Майя, к его удивлению, только фыркнула:
— И всего-то? Так возьмите мои деньги!
Он замер.
— Нет, я серьезно! — настойчиво сказала она. — У меня уже достаточно там накопилось за эти годы. А я ведь почти ничего не трачу. Что нужно слепой девушке? Даже пошопиться как следует не получается, все шмотки на ощупь выбираю, да по Олежкиным отзывам.
Эта попытка пошутить особенно тронула Шермана. И деньги Майи могли частично спасти его, ведь их хватило бы не только на оплату услуг Торопова, но и на то, чтобы немного поправить ситуацию с дисками. Но Савва Аркадьевич медлил. То ли от неожиданности, то ли от смущения — сам не понимал.
— Всё, решено! — воскликнула Майя. — Я на вас перепишу свой счет, или мы вместе поедем в банк и снимем наличку!
— Но, милая... — запротестовал было Шерман.
Но она только мотнула головой:
— Вот только не надо ничего говорить! Я без вас этих денег в жизни бы не заработала. Я вообще не знаю, жива ли я была бы, не забери вы меня сюда! Так что, Савваркадьич, кто у кого в долгу, еще разобраться надо. Давайте, звоните Илье Петровичу, пусть, наконец, порадует Леру, назначит день операции.
Лишь вытащив из кармана смартфон, Шерман понял, как дрожат его руки. И сказал, отыскивая в списке контактов нужный номер:
— Маюша, я всё верну, обещаю!
Глава 14 (начало)
Из серебристого приемника на стене предоперационной доносились звуки вальса из фильма «Мой ласковый и нежный зверь», и Торопов шагнул ближе, прислушался. Он любил этот вальс, и сейчас эта музыка еще и добавила ему благодушного настроения: ведь очередная операция из тех, за которые берутся лишь виртуозы офтальмологии, прошла блестяще.
Спустив с лица медицинскую маску, Илья Петрович принялся стаскивать с рук тонкие резиновые перчатки. Но одна порвалась, и главврач, почувствовав укол раздражения, стряхнул с пальцев ее остатки в пластиковый бак для мусора. Распрямившись, случайно глянул в огромное зеркало, тянувшееся над раковинами: на стекле виднелись мутные точки от высохших капель воды и дезрастворов.
— Юлия Семеновна! — крикнул он санитарке, которая протирала шваброй голубой кафель на другой стене. — Почему здесь такая грязь? Убирайте на совесть, или увольняйтесь!
Санитарка начала оправдываться — мол, протирала с утра, а это только что набрызгали.
— Мы никого здесь не держим, — напомнил Торопов, снимая тонкий одноразовый халат и надевая свой привычный, белый, накрахмаленный до скрипа и отглаженный до парадного вида. Юлия Семеновна засуетилась, и он с удовольствием отметил: зеркало она трет так истово, что грозит протереть стекло до самой амальгамы. Вот так вот! Сотрудников нужно держать в ежовых рукавицах...