— Сегодня состоялись похороны владельца крупного строительного треста, Анатолия Федотова, — сообщила ведущая теленовостей, симпатичная блондинка в «кошачьих» очках и деловом костюме. — Как известно, именно он принимал активное участие в возведении новых микрорайонов Москвы. Анатолию Леонидовичу удалось даже в трудных условиях кризиса избежать скандалов с обманутыми дольщиками, и репутация его треста всегда оставалась кристально чистой. Кто же теперь возьмет в руки бразды правления? Ходят слухи, что преемником Анатолия Леонидовича станет Кирилл Мезенцев, его зять.
Мелькнули кадры: крематорий, у входа — толпа людей в темных одеждах. Женщина крупным планом — со шляпки свисает плотная черная вуалетка, почти скрывающая заплаканное лицо. Гроб въезжает в огненные ворота печи под траурную музыку. Затем на экране появился молодой мужчина со стильной стрижкой, и Костя, который до этого слушал новости вполуха, замер с недожеванным куском за щекой. Интересное кино! Ведь это тот самый человек, что приходил к Торопову!
— Мы очень сожалеем об утрате, — скорбно сказал зять Федотова. — Но хочу заверить всех, кто вложил свои деньги в проекты треста: мы продолжаем работать в прежнем графике, все обязательства будут выполнены в срок.
— Вы собираетесь возглавить трест? — спросил его немолодой журналист, держащий перед ним микрофон с логотипом телеканала.
— Да, Анатолий Леонидович хотел этого. В завещании он распорядился передать весь бизнес его дочери Оксане, моей жене. Но она – специалист в другой сфере, поэтому попросила меня продолжить дело отца.
Кадр сменился, теперь показывали новостройки с высоты птичьего полета. Диктор что-то говорила о темпах строительства и применяемых материалов, но Костя уже не слушал. Перед его глазами стояла картинка: главврач идет по автостоянке с дешевым дерматиновым портфелем в руках. Тем же самым, что был у зятя Федотова. А владелец треста умер в «Велнесс-клиник»... на оперативке медсестры шептались: «Повезло же наследникам...»
— Во дела! — скептически хмыкнул Радонев, и задумался: с чего вдруг убитому горем родственнику тащить главврачу клиники какой-то портфель прямо в день смерти тестя? Но тут же ответил сам себе: «Мало ли, может этот Кирилл обследуется в «Велнессе»! Просто твоя неприязнь к главврачу заставляет тебя видеть всё в черном свете».
Но все равно это совпадение казалось подозрительным. В конце концов, тело Федотова еще с утра должны были отвезти в морг вместе с заключением о смерти – таковы правила. Так почему вместо того, чтобы бегать по похоронным делам, зять бывшего трестовладельца приехал в клинику? Да еще и передал Торопову портфель. Что в нем? Наверняка не рекламные брошюры строительного треста!
«Глянуть бы историю болезни этого Федотова», — подумал Костя, машинально доедая свой по-студенчески скромный ужин. Новости закончились, вместо них качались титры какой-то передачи о политике, и Радонев щелкнул пультом. Ему казалось, что в воцарившейся тишине должно думаться легче. Но мысли сплетались с эмоциями, и трудно уже было разобрать, где факты, а где – допущения. Беспокойство за Леру и неприязнь к Торопову смешались в мутную кашу — Костя словно брел в мокром, плотном снегопаде, пытаясь увидеть сквозь него хоть проблеск огня. С одной стороны, Торопов — блестящий офтальмолог, способный успешно провести операцию любой сложности. Но если он замешан в смерти Федотова, значит, на больных ему плевать. И вообще – плевать на людей. В этом, кстати, Костя убедился на собственном примере. Так будет ли Торопов стараться, пытаясь вернуть Лере зрение — или же сделает свою работу, не слишком задумываясь о последствиях? Ведь для главврача эта девушка – одна из многих пациентов, которых некому защитить. Даже учитывая, что фонд Шермана оплачивает ее лечение. Что этому фонду до результатов? Он свое дело сделал, а дальше уж как пойдет...
Костя машинально потер мочку уха. Подушечка большого пальца нащупала под кожей твердый шарик — след от прокола, который Радонев сделал на последнем году обучения в школе. С тех пор Костя носил серьгу, не снимая. Но когда поступил на работу в «Велнесс-клиник», перестал носить ее днем по приказу Торопова. Надевал лишь после окончания смены, только сегодня вот забыл... И к Лере ходил тоже после смены, и тоже – из-за Торопова...
«А не много ли чести? — разозлился вдруг Радонев, и, нашарив в кармане джинсов бумажку с завернутой в нее серьгой, вставил ту в ухо. — Как-то очень сильно я стал прогибаться под эту очкастую выпь! Будто принял его самодурство как закон, как правило клиники...»