Он поднялся, и, убрав пакет с молоком в холодильник, прошел в свою комнату. Не переодеваясь, лег на расправленный диван, отметив краем сознания: «Правильно говорят — стоит дому остаться без женщины, мужчина тут же превращает его в первобытную пещеру. Все эти неубранные постели, носки на полу и крошки на кухонном столе — просто признак одиночества, а не мужской натуры». Эта мысль, хоть он и улыбнулся ей, стала ступенькой в прошлое — Костя вспомнил, как несколько часов назад говорил с Лерой.
...Она ждала его в палате — впрочем, как и всегда, заключенная здесь в своей слепоте, как в кандалах, мешающих выйти наружу. Свежий воздух тёк в открытое окно сквозь белую антимоскитную сетку, смешивался с тонким ароматом Лериных духов, в которых особо выделялась жасминовая нотка. Лера как-то сказала, что жасмин собирают на рассвете, и сейчас, глядя в ее лицо — необычайно спокойное, одухотворенное сегодня – он подумал, что и она ждет своего рассвета.
— Завтра операция. Волнуешься? — спросил он, садясь рядом с ней на кровать.
Маленькая рука дрогнула, поползла по покрывалу, нащупывая путь к его ладони – и он накрыл ее своей.
— Я почти не боюсь, — сказала Лера. – Ты ведь знаешь, я верующая. А верующим проще: мы просто отдаем себя в руки бога, и уже ни о чем не тревожимся. Потому что он знает, что для нас лучше.
— Я атеист, мне не понять этого, — смущенно сказал Радонев, — но если тебе так легче...
— Костя, бывают ситуации, когда можно с ума сойти, пытаясь всё контролировать – и в то же время понимая, что это невозможно. Вот и у меня в последние годы так. И я устала. Знаешь, я так ждала эту операцию, так боялась, что не смогу найти деньги и все сроки пройдут... Так что сейчас чувствую себя как марафонец перед финишем: вот еще чуть-чуть, и можно расслабиться. Только всё равно возникает вопрос: а что будет дальше? Что, если операция не поможет? И это страшный вопрос, Костя. Поэтому – пусть всё решает бог, он сильнее меня и видит дальше. Если сочтет нужным оставить меня слепой, я покорюсь.
Он понимающе покачал головой, но, спохватившись, сказал:
— Понимаю тебя. И хорошо, что у тебя есть твоя вера... Но всё-таки постарайся побольше думать о хорошем исходе. Позитивный настрой на операцию – это очень важно.
Она кивнула, улыбаясь. Узкая ладонь выскользнула из его пальцев, и стала несмело пробираться выше — к локтю и плечу. Радонев замер: боялся, что от волнения его дыхание станет слишком частым, и поэтому не дышал вообще. А Лера нащупала рукой его шею и провела пальцами по ключицам. Пальцы остановились на яремной впадинке.
— Я кода-то читала, что здесь у человека душа, — задумчиво сказала она. — Поэтому если знать, как сюда нажать, это душа улетит. И человек умрет.
— Если только от дыхательного спазма, — с сомнением сказал Костя. — Но вообще я сомневаюсь. Люди крепкие создания, как врач тебе говорю.
— Но медицина ведь считает, что души нет? — полуутвердительно спросила Лера.
— Ну... нет такого органа или системы. А мы, медики, только этими понятиями оперируем.
— И, тем не менее, многие из вас — верующие люди. Когда пациент в тяжелом состоянии, нередко сам врач советует помолиться, сходить в церковь. А еще, если отойти от медицины — как же такие чувства, как любовь, вера? Говорят, они живут в душе. Я ощущаю их здесь, — убрав руку с его ключиц, она положила ее на свою грудь и склонила голову, будто прислушиваясь к себе. Костя тихонько вдохнул. А Лера продолжила: — Да, я чувствую свою душу. А вы ее не видите – значит, и не верите в то, что в ней живет? Вот ты, Костя, не веришь в бога — а в любовь?.. Веришь? Или скажешь, что это не высокое чувство — а просто гормональный коктейль?
Он открыл рот, чтобы ответить — да, гормоны и эндорфины, и не надо идеализаций... Но изнутри неожиданно поднялся протест: будто кто-то сказал – а как ты признаешься ей, что любишь? Вот, мол, у меня при мыслях о тебе выделяются вазопрессин с окситоцином? Серотонин с дофамином зашкаливают?[2]
— Я верю в любовь... — краснея, пробормотал он. — Но ведь часто совсем не она у людей бывает. За нее принимают привязанность, жалость... Знаешь, в парах бывают такие отношения, которые язык не поворачивается назвать любовью – а люди всё равно вместе. Даже учитывая что набор гормонов там явно другой, — усмехнулся он.
— Да, и такое случается, — легко согласилась Лера. — Но всё-таки ты веришь, что любовь существует. И я верю. Мы же любим своих друзей, родителей, детей, в конце концов! А любовь к животным? К хорошей литературе? Тоже гормоны, по-твоему?