— Как так? — недоверчиво прищурился Радонев.
— А вот так. Нет ее в природе. Официально нигде не зарегистрирована, а по адресу, который был в документах, стоит какой-то ангар с металлоконструкциями.
Костя молчал, пытаясь переварить услышанное.
— И что в итоге?
— А ничего. Пытались нашего онколога привлечь к ответственности. Мол, прозевал, недообследовал, лечение не то... Но Торопов, надо отдать ему должное, нанял хорошего адвоката. Даже без условной судимости обошлось.
— Verdammte Scheisse! — пробормотал Радонев. И, заметив непонимающий взгляд Лысого, смущенно пояснил: — Твою мать, говорю.
Главный хирург понимающе покивал. Затушил сигарету о край блюдца, распрямился, потягиваясь. Внешне он по-прежнему был спокоен, но в круглых глазах зажегся холодный огонёк.
Костя всё так же сидел, пытаясь осмыслить услышанное. Вдруг вспомнилось — нелепый дешевый портфель в руках у взволнованного мужчины, сюжет о похоронах...
— Федотов. Бизнесмен, который умер в нашей клинике, — вскинулся он. — Я видел, как его зять приходил в больницу, Торопова искал. У него был портфель, приметный такой. А потом Торопов с этим же портфелем с работы уходил. Это, конечно, ничего не доказывает...
— Но на мысли наводит, — закончил за него Лысый. — Будем разбираться, что за дела творятся в нашем серпентарии[2]. Завтра суббота, архив будет закрыт. В понедельник попробуй найти карту Федотова. А я в приемном по-тихому договорюсь, чтоб, если кто из вип-пациентов с нужными симптомами поступит, сразу мне звонили.
[1] Опиаты (здесь) – группа наркотических анальгетиков. Одно из их побочных действий – угнетение дыхательного центра мозга.
[2] Серпентарий – помещение для содержания змей. Здесь употребляется в переносном смысле.
Глава 22 (начало)
— Нами запущена новая реклама в Гугле и Яндексе. И мы уже купили тысячи пользователей. Они напишут в интернете положительные отзывы о нашем фильме, — вещал Пряниш, стоя у экрана, на котором сменялись слайды.
«Мы купили». Шерман раздраженно усмехнулся: Какофон не потратил на это ни копейки, ладно хоть деньги за диски вернул... Он покосился в сторону Земского, главы компании-дистрибьютора. Тот внимательно смотрел презентацию Пряниша, расположившись у стола, закинув ногу на ногу. На носке черной, начищенной до блеска, туфли сидел белый солнечный блик. Пиджак официального костюма был расстегнут по-домашнему. Лицо Земского было сосредоточенным, но спокойным.
«Похоже, недоверия к нам больше нет»,— понял Савва, и уже спокойнее обвел взглядом других партнеров, собравшихся в его испанском офисе. Это были представители интернет-магазинов, дистрибьютеров помельче — все, кто столкнулся с проблемами при продаже дисков в Европе. Перед главами российских компаний они с Прянишем выступили вчера. И, вроде бы, все приняли презентацию благосклонно. К тому же, обмен бракованных дисков шел полным ходом, покупателям дарили бонусы за счет Шермана, так что проблема понемногу решалась.
— Что ж, меня всё устраивает, — сказал Андрей Арнольдович Земский, когда экран погас. Остальные партнеры тоже закивали, начали подниматься с мест. Какофоша, довольный собой, бросился пожимать всем руки. Его бесконечно повторяющееся «Благодарю! Рад встрече!» заглушало стук отодвигаемых стульев.
Шерман тоже встал — проводить. А когда дверь закрылась, с облегчением подошел к окну и распахнул его, впустив в офис беспечный морской бриз. Сразу посвежело, и даже в теле появилась легкость. Савва Аркадьевич снял пиджак и выпутался из удавки галстука. Не глядя, бросил их на притулившийся в углу диванчик — серый, как и вся его офисная мебель.
— Ну как? — сзади хлопнула дверь, и голос Какофона — самодовольный, торжествующий — заставил Савву обернуться.
— Молодец, хорошо выступил, — не кривя душой, похвалил он.
— Уф-ф... Я выпью, пожалуй, — Пряниш подошел к высокому шкафчику, внутри которого скрывался мини-бар. — Ты будешь?
— Только воду.
— Ну, всё утряслось, вроде бы? — с надеждой спросил Пряниш, ставя перед ним пустой бокал и бутылку с водой.
— Продажи покажут, — пожал плечами Шерман, глядя, как он наливает себе виски. — Но всё равно прибыль будет уже не та. На одну рекламу денег грохнули сам знаешь сколько... В ноль бы выйти — уже хорошо.